А на третий день в село прибыл отряд чоновцев (ЧОН – части особого назначения – были созданы для охраны порядка, для ликвидации саботажа). Собрали всех мужиков, стали выявлять организаторов забастовки. Иосиф от имени мужиков высказал несогласие нынешним положением крестьянства. Высказал спокойно. Он и не заметил, как приехавший, видимо, главный в отряде, молча бросил взгляд на главу волости, а тот, также молча, кивнул головой.
– Так ты против Советской власти? – взревел этот же главный, и Иосиф, не ожидая такого сильного удара, покатился с крыльца. Птицей из толпы вылетела Ульяна и неожиданно для всех схватила кнут, лежавший здесь же у крыльца, и замахнулась на этого сытого приезжего. Но опустить не успела: прогремел выстрел. Ульяна пошатнулась, сделала три коротких шага назад и упала на руки поднявшегося с земли Иосифа.
Толпа взревела, началась потасовка. Прогремело еще несколько выстрелов. Хладнокровный расстрел, пять трупов лежало на снегу: четыре мужчины и одна женщина. Молодое, красивое, смуглое лицо быстро бледнело, снег окрашивался в ярко-красный цвет, ветер шевелил волосы, выбившиеся из-под платка.
Стало тихо, замерли обе стороны.
– Другим неповадно будет, – спокойно проговорил старший, вложил оружие в кобуру, повернулся и пошел в здание Совета.
В толпе заплакали женщины, закричали мужчины, но уже без вызова, даже со страхом. Так и закончилось буйство сельских мужиков. Они вновь оказались на коленях: уважай новую власть.
Данила большую долю вины в смерти сестры и зятя чувствовал за собой.
– Это я виноват, мама, что не смог убедить Иосифа потерпеть еще немного эту «временную тяжелую политику государства», – уж который вечер подряд твердил Данила. – Еще не закончена война, кругом разруха, голод. Неужели так трудно было понять?
Данила был комсомольским вожаком, ездил по всей волости, вел разъяснительную работу среди крестьян о тяжелом положении в стране, о необходимости объединения хозяйств, о коллективном труде, о том, как голодают в городе. С ним соглашались и не соглашались. Говорили, что им тоже трудно приходится, гнут спину с утра до ночи, а хлеба вволю не едят. Опять же, в городе купить что-то для семьи можно только за хлеб.
То, что так может закончиться бунт в родном селе, для Данилы было полной неожиданностью. Всю неделю он был в разъезде по соседним деревням. В тот злополучный день приехал домой уже после случившегося.