Миры внутри нас. Сборник участников конвента «РосКон» (Международная литературная премия имени Александра Грина). Часть 2 - страница 21

И мальчик рассказал всем о том, что случилось, – о нашествии крыс.

Звери наперебой загалдели, птицы зачирикали, а больше всех шумела сорока.

– Крыс-с-сы, какой уж-ж-жас-с-с. Спасайтесь кто мож-ж-жет, – и первая собралась улетать.

– Тихо всем! – гавкнул огромный бездомный пёс. – Мы должны вернуться. Не позволим крысам хозяйничать в нашем доме.

– Да-да, – зашипели ужи, – не позволим.

– Не позволим, – подхватили все звери и птицы.

И они вернулись домой. Крысы, увидев кошек, собак, ужей, в страхе разбежались, и вскоре их никто не видел. Добрый мальчик сдержал слово. Никогда в жизни он больше не обидел ни одно живое существо и не позволял другим делать это. На деревьях возле дома доброго мальчика висели кормушки для птиц. У дверей стояла миска, полная еды, для кошек и собак. В саду лежали яблоки и орехи для белок и ёжиков.

Рогатки были сломаны, а сердце – исправлено.

Признаётся, что, до того как ИСП заметил его, он зарабатывал публикациями в Интернете. Писать начал, попав под влияние Кэрролла и его «Алисы…». Не говорит о себе много, так как считает себя недостаточно примечательной личностью. Упоминает лишь о клинической нелюбви к спорту, предрасположенности к вредным привычкам и полном осознании собственной никчёмности, и, несмотря на всё вышеперечисленное, всегда старается оставаться самим собой и никому не пытается угождать. Любимый поэт – Заболоцкий, любимая книга – «Алиса в Стране чудес», любимая группа – Alice in Chains.

Пульсирующие светом маршмеллоу снова видны мне через шёлковую щель, источающую фиолетово-грозовое сияние. Они предстают предо мной плывущей горстью бесформенных сердец. Шов, рассёкший стену надвое, – единственный источник, передающий признаки жизни с внешней стороны этого… Дома? Ящика? Шкафа? Из всех кубов, в которые способен поместиться человек, моё пристанище похоже на сейф или холодильник: беззеркальный, обесточенный участок материи, пропитавшийся кислотной ржавчиной и прокисшим кефиром.

Я живу во мраке отзвуков сознания. Серые, лишённые штрихов и деталей образы убеждают в зыбком правдоподобии собственной реальности, которую не развидеть. Я не сформировал представления о своём теле, иногда бездумно ощупываю себя, пытаясь запомнить любую деталь, преобразовать ощущение в подобие воспоминания. Скреплённое бурлящими наростами, воняющее старым ковром, истощённое и немощное. Оно липкое, пористое: пальцы пухлые, как свечи, вязнут в нём. Я лишён права следить за временем, но у меня есть возможность ждать, что однажды, неощутимо для меня, кто-то извне оборвёт мою жизнь. А если это уже произошло, то на что мне надеяться?