Преступление было такого рода. Саломея по делу шла к начальнику римлян. При входе в палатку она увидела, что римский легионный орёл – государственное знамя Рима – был святотатственно водружен в ту священную лунку, в которую тридцать семь лет назад был водружён крест, принявший на себя распятого Спасителя. Верующие оберегали эту лунку как святыню. А сама Саломея ежегодно в дни Страстей Христовых и воскресения вливала в неё благовонное миро. Увидав поругание святыни, Саломея схватила легионного орла, бросила на землю и стала топтать ногами. Мариам, её девочка, подражая матери, тоже топтала орла своими ножками…
И за это Саломея и её маленькая дочь были осуждены на смерть.
Наступил день гладиаторских состязаний и звериной травли – травли людей зверями.
Весь Рим, казалось, наполнил собою великий цирк, который мог вмещать до полумиллиона зрителей. Ничто так не привлекало жестоких, бездушных римлян, как кровавые зрелища. Ложи и галереи амфитеатра заполнены сверху донизу. Лучшие места ближе к арене заняты сенаторами, начальниками легионов, знатнейшими всадниками и другими представителями правящего, державного Рима. Следующие ярусы битком набиты были римскими гражданами, воинами. Верхние ряды, как исполинские цветники, пестрели женщинами – от знатных матрон с золотом украшений до простых, жадных до кровавых зрелищ римлянок.
Из обширной императорской ложи лениво глядело бритое, заплывшие жиром лицо самого Веспасиана. Рядом с ним помещался его сын Тит, массивная голова которого твёрдо держалась на воловьей шее. По ленивому мановению руки императора амфитеатр огласили звуки труб.
– Ввести женщину с девочкой, – распорядился эдитор.
Тит что-то тихо сказал отцу.
– Зачем же ты допустил это? – спросил император.
– Все легионы требовали этого… оскорбление римского орла.
На арену медленно выступило что-то вроде привидения – вся в белом. Это была Саломея, которая вела за руку ослепительно прекрасную девочку с распущенными волосами червонного золота. Ропот удивления и восторга волнами прокатился по амфитеатру…
– Это. это маленькое божество.
– Сейчас прибежит большая, большая добрая кошка, которая унесёт нас к твоему отцу и к тому доброму Иисусу, о Котором я тебе так много рассказывала. Его святую руку я и теперь чувствую на своей голове, – говорила между тем Саломея, проводя к середине арены свою девочку, которая с любопытством и детской наивностью посматривала по сторонам.