Самое забавное, что все это
неправильно, причем совершенно. В смысле, это я обязан выглядеть
матерым зубром-поисковиком на их фоне, а не они на моем. В конце
концов, у меня за плечами факультет архивного дела.
Историко-архивного, если точнее. Однако жизнь — странная штука, и в
результате мои давние приятели, получившие дипломы то ли
финансистов, то ли экономистов, уже который год развлекаются
поиском древностей, а я, профессиональный историк, впервые в своей
жизни взял в руки металлоискатель. Чудны дела твои, Господи!
Но, с другой стороны, ничего
странного в этом нет. На «раскопы» наш факультет сроду не ездил,
это прерогатива краеведов и археологов. Не допускали архивистов до
«поля», поскольку наше дело бумажное, пергаментное и берестяное,
оно не предполагает лазания по древним городищам, проживания в
дикой степи и прочих радостей экстремального пленэра.
Делопроизводители мы, если быть совсем уж точным, правда, с
историческим уклоном. Потому народ на факультете подобрался
соответствующий, на девяносто процентов состоящий из довольно умных
и неуловимо похожих друг на друга девушек, нацеленных на то, чтобы
к тридцати, край — к тридцати трем годам занять должность
заместителя. Заместителя кого? Да хоть кого. Главное —
заместителя.
У меня иногда складывалось
впечатление, что их где-то клонируют, а после запускают в те
учебные заведения, где возможен недобор на те или иные факультеты.
Ну чтобы вуз пустышкой никто не назвал и лицензию образовательную
за ненадобностью не отобрал. Как я там не спился за время учебы —
сам не понимаю. Такая иногда тоска нападала, хоть вешайся, особенно
после невосполнимой потери двух единственных нормальных
одногруппниц. Одна замуж вышла и следом за этим взяла «академку» по
беременности, а вторую отчислили за неподобающее поведение.
Представляете, что человек должен учудить, чтобы в наше безбашенное
время его вот так отчислили?
Кстати, я так и не выяснил, что
именно Арина сделала, хоть и пытался. Она не рассказывала, а больше
узнать не у кого было.
Впрочем, и в этой профессии,
поверьте, тоже есть своя прелесть, несмотря на все вышесказанное.
Иные бумажки читаются похлеще детективов. Правда, попадаются они
мне нечасто, поскольку ныне я тружусь не в большом музее или
серьезном исследовательском центре, а в маленькой конторке, эдаком
складе-отстойнике. Древностей, которые могут послужить первоосновой
открытия мирового масштаба, у нас нет, зато хранятся груды бумаг,
датированных восемнадцатым-девятнадцатым веками, каким-то чудом
уцелевших в перипетиях беспокойного двадцатого столетия. До сих пор
не понимаю, почему их тогда в распыл не пустили, как наследие
царского режима.