Их бригада ездила в основном в Адлер, а когда «нештатные» студенты-проводники были свободны, их отправляли в Москву. «Фирменный» скорый поезд им обслуживать конечно же не доверяли, а вот обычный пассажирский состав – это пожалуйста! И тогда у всех без исключения возникало такое чувство, что столица расположена от них совсем близко, казалось, протяни руку – и вот он, Ярославский вокзал. Это была правда: если путь до Адлера и обратно занимал пять дней, то «оборот» в Москву умещался по времени всего-то в одни сутки. А раза три или четыре занесла их жизнь далеко-далеко на Урал, а вернее – за Урал. Любаша даже и не знала тогда, что есть на карте город с таким чуднЫм названием – Ноябрьск. Но где бы ни проезжал поезд, студенты не уставали любоваться красотами природы, которые то и дело сменялись за окнами вагонов.
Среди их девчоночьего коллектива был студент с архитектурного – Андрей, который всегда ездил с запасом карандашей и большим блокнотом. Чуть что – и Андрей доставал свои карандаши и принимался прямо на ходу зарисовывать те пейзажи, которые проезжал поезд. Так, на листках его блокнота появлялась то тайга, которая лежала с обеих сторон железной дороги, когда поезд мчался в северном направлении, то необычные кубанские белые хаты, на крышах которых сушилось сено (филфаковцы почему-то сразу вспоминали Гоголя), то морское побережье, вдоль которого они медленно ехали, начиная от Туапсе. Для всех, не только для одного Андрея, все это было ново, необычно для глаз и просто красиво.
Своими воспоминаниями Любовь Ивановна иногда делилась то с сыном, то с племянницей, то с учениками, и надо отметить, что слушали они её всегда с большим интересом. А иногда кое-что перепадало и её соседу по площадке – Костику, который работал курьером где-то в местной газете и в будущем собирался учиться на журналиста. Он был в свободную минуту не прочь поболтать с Любовью Ивановной, считая её на редкость интересной собеседницей, а заодно и послушать какую-нибудь историю, как он сам говорил, «из прошлого века».
Вот и в этот раз, заскочив за спичками, Костик привычно спросил: «А что, тётя Люба, может, порадуете какой-нибудь интересностью?» Речь у Костика пестрела им самим же изобретёнными словами, и Любовь Ивановна успела уже к ним привыкнуть. Она только иногда удивлялась, думая, что, если парень в будущем собирается писать газетные или журнальные статьи, то речь у него должна быть идеально грамотной.