В разуме продолжали оставаться только сведения, о произошедшей когда-то перестрелке. Я как бы лишился способности осмысленно воспринимать окружающее и даже ощущение своего бытия. Но приобрёл невероятную лёгкость и только ремни удерживали меня от полёта. Так потом казалось мне. Невозможно передать все переживаемые ощущения и эмоции, настолько это было необычно. Я сейчас не помню задаваемых вопросов, но говорил долго, а чёрный шарик, всё уменьшался и, наконец, вспыхнув красной точкой, пропал. В этот момент перестал чувствовать себя, словно умер. Наверное, потерял сознание.
Очнулся уже в камере, на топчане. Чувствовал себя словно после употребления алкоголя: сухость во рту и горле, головная боль. К тому же трясло, как алкоголика. Но рядом со мной стоял Жиган со спасительной бутылкой воды, полной. Увидев, что я пришёл в себя, он подал её мне. Это был настоящий бальзам для тела. По пути следования, она уничтожала сухость и невероятную жажду. Затем бросило в пот. Вскоре я перестал трястись. Мне, как говорится, "захорошело". Оказывается, вместе со мной конвоиры принесли и воду с добавленным в неё неким зельем. Видимо, тут хорошо знали о последствиях применения "разговорчивого" препарата.
После этого я приобрёл способность анализировать произошедшее и, вспомнив о том, что случилось, ужаснулся. Нет, я не знал, что говорил, но помнил, что заявлял следователь перед пыткой: – Сейчас, Иванов, ты раскроешь правду о том, что произошло в развалинах и где деньги?
"Неужели рассказал, что видел? – задумался я, – значит, теперь и о ментах, что прикарманили деньги, известно! А если дознаватель возьмёт их за "жабры" и вступит с ними в сговор, поделят их между собой, тогда они сами убьют!" Я мучился догадками, и меня бросало то в жар, то в холод, так как не видел выхода из сложившейся ситуации.
Вскоре заскрежетал ключ, открылась дверь. Милиционер: – Иванов, на допрос!
Следователь уже был на месте и, молча, испытующе смотрел на меня. Я не поднимал глаз.
– Чем недоволен, Иванов, кормёжка плохая? – цинично спросил он.
– Фашистскими методами дознания! – ответил я, – не милиция, а настоящее гестапо!
– А что же нам делать, если не хотел сказать правду! На коленях уговаривать тебя! А так, видишь, и ты невредим, и мы всё знаем! Я не понимаю одного, Иванов, зачем ты скрывал то, к чему не имеешь никакого отношения?