– Где вещи?
– Нет, товарищ начальник, – стуча зубами, отвечает Егор.
– В две шеренги стройсь! – командует охранник. – Налево! Шагом марш!
Колонна покидает вокзал. Длинная вереница из заключённых тянется через весь посёлок. Замёрзшая земля вся в колдобинах и буграх. Она истоптана так, будто до этого здесь гнали скот по размокшей рыжей глине, а потом мороз сковал оставленные следы, словно для кого-то слепки пытался запечатлеть. Егор смотрит на чей-то чёткий отпечаток подошвы и думает: «Может быть, этого человека уже и нет, а это последний след, который ещё хранит земля?»
Лаврентий снимает кожанку и отдаёт Егору.
– Нет. Так мы оба замёрзнем. Пусть хоть кто-то из нас доберётся, – тихо говорит Егор.
– Разговоры в строю! – злобно кричит охранник и вновь ударяет Егора, только на этот раз не так сильно, скорее, для острастки.
Колонна идёт через центр посёлка. Жители стараются не смотреть в сторону заключённых и торопятся быстрее уйти, низко опустив голову, словно прячутся от кого. Только старушка с палкой останавливается и крестится. Она долго стоит, провожая взглядом этот нескончаемый поток людей. Потом крестит их вслед со словами:
– Пусть господь сбережёт вас, а ваши матери не переживут вас.
С горечью бабушка идёт дальше, еле переставляя ноги и вытирая слёзы, а колонну останавливают на площади и перестраивают в четыре шеренги.
Солнце бросает весенние лучи на землю, немного согревая её. Даже ветер сжаливается над людьми, отступает. «Видимо, не буйствовал он, а, наоборот, разгонял тучи, чтобы освободить солнце от натиска их проклятого, – рассуждает Егор. – Спасибо тебе, ветер. Спасибо».
Егор идёт, закутанный в длинную кожанку, обняв себя руками. Греется. Лаврентий рядом. Его заметно издалека: высокий, худой, даже слегка сгорбившись от холода, он всё равно возвышается над остальными.
Колонна уже не держит строгие ряды. Она путается, но охранники не очень следят за этим. Для них главное, чтобы никто не вышел на обочину и не сбежал. Людям в форме даже не надо кричать, чтобы закрыть заключённым рты, потому что, измученные голодом и длительной ходьбой, люди не в состоянии переговариваться. Егор снимает плащ, отдаёт.
– Больше не возьму. Я уже старый стал, а ты, может, бог даст, поживёшь ещё, – говорит Егор.