Забегая вперёд, можно сказать, что дорожный разговор Андрея с Касатским не был тривиальной дружеской болтовнёй попутчиков. Рассказ Степана Дмитриевича был более похож на исповедь, а исповедь, как известно, это таинство, обнажение своей совести, признание совершённых грехов и покаяние. Не каждый человек способен на подобное испытание. Тем более что Андрей Муравин, его слушатель, не был священником и не мог от имени Господа Бога гарантировать старику отпущение грехов. Скорее всего, этот старик, разговаривая с Андреем, на самом деле разговаривал с Богом, который везде вокруг нас и в нас самих. Он не нуждался в том, чтобы его поняли и тем более простили.
В этот раз Андрей не был снабжён дорожной снедью и рассчитывал лишь на горячий обед в вагоне-ресторане. Касатский догадался об этом, глядя на его скромный чемоданчик, в который могу войти лишь зубная щётка, пижама, сменное бельё и пара книг.
– Давайте завтракать. Денег на ресторан у меня нет, но я буду рад, если вы разделите со мной скромную трапезу, – сказал старик, доставая с верхней полки свою котомку, обвязанную длинной и широкой, в три пальца, тесьмой.
– Это ваша праща? – улыбнулся Андрей, предлагая попутчику дружеский тон общения, заодно проверив его эрудицию. Старик понял тонкий намёк молодого человека на его старомодный как мир вещмешок с биографией.
– Ну да, конечно, у каждого свой Голиаф и свои камни для победы, – улыбнулся в ответ Касатский и через секунду, уже без улыбки, добавил: – И своя Голгофа.
Потом старик постелил на стол белоснежную пелену, расшитую по краям полевыми цветами, и выставил на стол кирпичик бородинского хлеба, явно монастырской выпечки, несколько кусочков форели холодного копчения, два солёных огурца, два варёных яйца, две запечённые в углях картофелины и одну большую луковицу которую тут же разрезал пополам. Достал деревянную миску и налил в неё немного постного масла. В купе приятно запахло кедровым лесом. Все движения старика были рациональны и несуетны. Хлебосольный сосед жестом пригласил Андрея к трапезе. Всё выглядело очень аппетитно, и Андрей, конечно, принял предложение послушника.
Они завтракали молча, макая хлеб, картошку и даже яйца в масло, закусывая солёным огурчиком и луковицей. Андрей впервые в жизни прикоснулся к монашеской пище, и ему она очень понравилась. Настал черёд десерта, и Андрей заказал у проводницы два чая с пряниками, а его сосед достал небольшую баночку гречишного мёда. В этот момент Андрею показалось, что попутчику не терпится начать разговор. Так обычно бывает с людьми, которые долгое время держат в себе важный кусок жизни и ищут повод беспрепятственно выплеснуть наболевшее наружу. Андрей всем своим видом показал, что полностью открыт для общения. Касатский ещё раз внимательно посмотрел в глаза Андрея и неспешно начал своё повествование.