Пули рвали тело обреченной жертвы, вгрызались в него словно маленькие адские сверла, вырывая вместе с плотью и кровью заскорузлую огрубевшую душу…
Едва пули достигли цели, как человек повалился прямо перед собой, теряя по дороге к земле остатки черепной коробки и того, что с натяжкой можно было бы назвать сейчас мозгом. Стэн быстро огляделся, подскочил к лежащему на земле человеку и, увидев, что все кончено, вдруг обессилил и прислонился к стене: ему стало по-настоящему дурно, ведь он только что убил человека. Он вовсе не любил убивать, но сейчас он уже не мог повернуть назад.
Едва придя в себя, он спрятал пистолет во внутренний карман куртки и быстро пошел прочь.
Чуть не упустив свою первую жертву, Стэн стал осторожнее. И дышал осторожно, чтобы никто не услышал. Даже он сам.
Он крался под прикрытием ночи по дворам, сливаясь с черными тенями, странно переплетающимися с домами. Он по возможности бесшумно скользил вдоль заборов, оград и стен, быстро перебегая через освещенные участки дорог, предварительно долго осматриваясь вокруг и все равно болезненно ощущая свою незащищенность перед светом.
И снова стоял, то в подворотне, то в темных зарослях кустарника, растущего в обычном городском дворе. И его почти не было видно, сколько ни присматривайся. А в руке у него, согретая его ладонью, ждала своего часа его подруга-смерть, дарящая избранным последние яркие обрывки жизни. Или смерти. Это смотря по тому как на все происходящее посмотреть.
Удобно выполненная рукоятка пистолета обеспечивала Стэну полный контроль и точность прицеливания. А самодельный тщательно сделанный глушитель делал выстрелы похожими на несильное хлопанье в ладоши или на то, как вылетает пробка из бутылки. Пах, пах и третий, последний хлопок – в голову.
Всё.
Еще одно вычеркнутое имя из длинного списка.
Списка, который день ото дня уменьшался.
И что самое странное: он не чувствовал при этом никаких угрызений совести… впрочем, как и особого удовольствия от содеянного. Это было как хождение на работу. Так нужно и всё. И когда он понял, что не получает от свершившегося правосудия никакого удовлетворения, то объяснил себе это следующим образом: слишком мало предыстории, слишком короток путь от обнаружения цели до ее уничтожения. И он решил играть в открытую, чтобы увидеть, наконец, глаза своих жертв, чтобы напиться этой отравой их животного страха перед неумолимой и скорой смертью.