– После ранения я почти два месяца провалялся в госпитале. Лежал и думал: «А зачем мне всё это? Белое движение обречено! Мы воюем в окопах за идею, а тылу разные твари наживаются на нашей крови. Мне рассказывали в госпитале, что «крысы» в погонах сделали целые состояния на спекуляциях с обмундированием, оружием, продуктами питания, а потом спокойно укатили заграницу. Купили себе особняки на Ривьере и живут. Мы же продолжаем кормить вшей в окопах, проливать нашу кровь. За что? За Белую идею? Зачем мне такая идея?» – у Евгения начался нервный тик.
Он начал заикаться, а левая щека задёргалась…
– У меня недавно возникло тоже самое ощущение. Чувствую себя обманутым. Внутри пустота какая-то, – признался Головинский.
– Я решил уехать. Во Францию. Там у меня дядя, родной брат отца, живёт с 1917 года. Он умный: уехал сразу же после октябрьского переворота, – вздохнул Васнецов.
Когда они вышли из ресторана, Евгений посмотрел на противоположную сторону Цемесской бухты.
– Бора надвигается. Видишь из-за сопки «борода» спускается. Через несколько часов норд-ост подует. – Объяснил Васнецов.
Действительно с лысой горы вниз, к морю, спускалась тёмная тучка.
«Подует, так подует». – Безразлично подумал Головинский.
Ночевать Владимир остался в домике недалеко от Соборной площади, который сдавала толстая и носатая гречанка Елена Скиндиринди. Евгений жил здесь уже две недели.
– Двести рублей. Царскими! – объявила она сразу, тряся своими жирными щеками.
– Хорошо, – сразу же согласился Головинский.
К вечеру домик наполнился квартирантами. Они разлеглись повсюду: на стульях, диванах, кроватях и под ними. Владимир расстелил свою шинель на полу и улёгся в коридорчике между хозяйской спальней и кухней.
Часов в двенадцать ночи вдруг задребезжали стёкла в окнах, что-то ударило по крыше. Домик начал трястись.
Квартиранты вскакивали, закрывали двери и окна.
– У-у-у-у-у! У-у-у-у! – страшно завывал ветер и бил в крышу.
– Бах-бах-бах! – послышалось совсем рядом.
Владимир вскочил и достал револьвер из кобуры.
– Не волнуйтесь вы так. Каждую ночь стреляют.
Это был пожилой капитан, свернувшийся калачиком на овчине у самой входной двери.
Утром Головинский с Васнецовым вышли на улицу. Ветер продолжал гудеть. Его порывы валили с ног. По улицам летали куски жести, картона, тазики и вёдра.