– Але, че пришел? Он спит.
Понятно дело, спит, он же обжабаный.
– Дверь открой.
– Заходи, – тихо промямлила его клюшка, как он сам её и называл.
Я залетел в подъезд пулей, потому что уже изрядно промерз, хоть и шел недолго, на усах был иней и задница тоже замерзла, даже подштанники не помогали. Мы их называли колготками, и ношение колготок подразумевало под собой то, что ты бережешь свое здоровье и, конечно же, хозяйство. Дверь открыла клюшка. Изрядно пропитое лицо этой девушки двадцати с небольшим лет вызывало во мне постоянное отвращение. Я даже старался смотреть на нее только тогда, когда она обращалась ко мне, потому что в других случаях моя паранойя пыталась всечь ей с правой от испуга. Одета она была только в нижнее дешевое белье непонятной расцветки, которое обычно висит в отделах дешевой одежды в супермаркетах, и когда ты идешь мимо этих лифчиков и трусиков, рука сама невольно тянется их полапать. С формами у нее было все в порядке, не считая того, что уже к двадцати годам её грудь была рыхлой с землистым оттенком, а попа напоминала желе, когда она разворачивалась и заходила в квартиру, впуская меня.
– Закрой за собой, – сказала она, влезая под одеяло на диване в гостиной. Его было хорошо видно из прихожей. Диван этот я знал очень хорошо. Но не в плане того, что он «помогал» мне в приобретении сексуального опыта, нет. Это был настоящий боевой аэродром для наркоманов. Дешевый дерматин, которым он был обтянут, сверху был прожжен практически везде, куда падал взгляд, также он весь был в жирных разводах от пролитого на него пива. Его никогда не чистили и никогда не выбрасывали просто потому, что было лень, да и когда ты засыпаешь после напаса, тебя вообще уже мало что волнует…
Я захлопнул дверь, снял обувь и прошел на кухню. На кухне окна были завешаны независимо от времени суток, и там постоянно было темно, только слабый свет от кухонной вытяжки помогал различать силуэты предметов и людей, если, конечно, там кто-то был. В тот день там сидел только Тыква. Он был изогнут, как знак вопроса, голова его была уперта в стол, он тяжело сопел и был не в адеквате, но, не смотря на то, что он был овощем, банку из руки не выпускал. Это была его главная фишка. Он мог упасть в подъезде, заснуть за рулем или даже во время секса, но банку из рук никогда не выпускал – это был самый крепкий союз в его жизни. Кухня напоминала пещеру, в углу у окна стоял большой дорогой холодильник (причем это была единственная дорогая вещь в квартире, которая не ушла в ломбард только потому, что Тыкве некому было помочь его туда отнести). В него упирался угловой стол, три табурета по периметру, электрическая плита «Лысьва», которая всегда была покрыта сгоревшим слоем пищи и никогда не мылась. «А зачем?» – так говорил Тыква, когда на некоторое время приходил в себя. Раковина выполняла функцию резервуара для грязной посуды, а под ней находилась мусорная свалка этой квартиры, из-под которой обиженно выглядывало мусорное ведро. Этакий уголок «живой природы», в котором мирно уживались дрозофилы и тараканы.