Подобно многим, давно на лаврах почившим и самоубаюканным собственными мифами об исключительности, и наш самоокраденный баловень судьбы, уверовав в свои чары, ждал возвращения причитающегося – обетованного: никуда, мол, не денешься, строптивая кобылка, пусть и ставшая на путь ложного соратничества для другого, для соперника и врага! Блуди себе, пэпэже на случайной, неправедной, недолжной брани – всякая кривая стежка ведет к единственной вершине (нему-самолюбу, ним-взаимопредназначенным). Гляди, мол, только в пропасть не сорвись прежде времени: далеко не факт, что приму назад; ведь и терпению Любящего, а не то, что моего, приходит конец, пусть хоть в политико-педагогических преломлениях.
Этот, дескать, твой павлин – впрочем, теперь он кажется пегим пуделем – может сколь угодно наматывать круги под домом твоим (к несчастью, и моим), дрожа от волнения перед первым вашим свиданием, а вместе как-то совсем уж некстати задирая свой выдающийся нос (и только), словно чем-то заочно надмеваясь. Не тем ли, что оседлал царскую кобылу – на время? И что, тем самым став царем, заняв его место в ее сердце – в гареме, HRM, сокровенном и необозреваемом саду, в темной материи коего вольно разбираться Творцу? Смотри не соскочи да не преткни конечностей, всадник! И не таковых джигитов строптивые лани сбрасывали или, брыкаясь, затаптывали.
Однако, этак не то причитая в стиле импрекаторных псалмов пополам с депрекаторными дуа-возношениями, не то клича отмщения на свою голову своею же гордыней, – то ли предваряемой отчаянием, а то ли им же венчаемой, – он не замечал мерного, а вместе и криволинейно-неисповедимого, течения химеры времени, этой россыпи событий или искажений изначально благоприятных условий, что склоняло чашу весов не в его пользу. Не потому ли, что благодать и дары, таланты и кресты, подолгу отлагаемые либо небрежимые, переходят к иным – подобно завету и первородству, призванию и избранности, богатству из рук самонадеянного нечестивца либо гордеца.
Пусть изначально отправившись в дикую местность на поиски нового – иного лишь в надежде унять боль невозможности быть с ним, пребывая верной ему единственному и давно родному, теперь родство могло зародиться инуде. Начавшись с банальной страсти, этого необузданного очарования связи с незнакомцем, неосязаемое неумолимо перерастало в верность другого пошибу: пусть ушла от любимого, но некогда нелюбимого уже не брошу и ради того самого, первого. Эта вяжущая пучина, эта