Русская лодка была огромна — водоизмещением в несколько раз
больше их собственной. Настоящий плавучий дом с ядерным реактором
на борту. Но по сравнению с юркой субмариной US Navy русский
«стратег» был неуклюж и уязвим. Он создавался под узкую задачу —
незаметно добраться до места и там отстреляться. Большего от него
не требовалось. Оружие Страшного суда, оно должно было одним своим
существованием сдерживать противника от необдуманных шагов. Оно
ковалось, чтоб никогда не быть примененным.
Ну уж о последнем они позаботятся.
Командир АПЛ «Миннесота» Эбрахам Сильверберг не мог видеть
изображения вражеской подлодки на мониторе. Все было прозаичнее —
гидроакустик определил по шумовому профилю ее класс и тип в
каталоге бортового компьютера, а на экраны информация поступала в
виде цифр и графиков. Но сомнений быть не могло. Цель, за которой
лодка следовала тенью неполные семь суток, находилась там, где ей и
полагалось быть. С точностью до часа и километра.
Видимо, эту «Акулу» третьей серии, которая по натовской
классификации именовалась «Торнадо», выследили уже давно, подумал
капитан. Или не выследили, а получили агентурную информацию о ее
оперативном задании. Иначе как объяснить, что неделю назад ему
сообщили точные координаты места, где сегодня предстояло
осуществить перехват?
Возможно, у ребят из ЦРУ имелся «крот» в штабе российского ВМФ,
решил Сильверберг. Учитывая копеечные зарплаты и вечный страх
русских перед сокращением, завербовать «крота» было нетрудно.
Какой-нибудь полковник решил променять Motherland на обеспеченную
старость на одном из Карибских островов. Пожалуй, Гуантанамо ему
подойдет.
Что ж, так даже проще. Семь дней подлодку противника вели, не
теряя из виду ни на минуту, передавая от одного охотника другому,
ожидая момента, когда шифрованным сообщением поступит приказ:
«Уничтожить».
Капитан метнул взгляд на платиновый хронометр на узком запястье,
которое скорей пошло бы пианисту или программисту, а не военному
моряку.
Пять минут до атаки.
Прямое и ясное eliminate target не допускало двух трактовок.
«Цель уничтожить». Он прекрасно понимал, что это значит. Здесь
никто не будет инсценировать несчастный случай, как когда-то с
«Курском». Это война.
Он не мог забыть ощущение, которое испытал, пробежав глазами
скупые строчки приказа. Холодный липкий страх — это, оказывается,
не метафора. Ладони стали скользкими, будто намазанные жиром; кишки
сжались в тугой комок; сердце заколотилось, пропуская каждый
четвертый удар. «Я начинаю Третью мировую. Земля погибнет. Все
умрут…» — пронеслось тогда у него в голове.