Высокий седой старик отложил книгу,
оторвавшись от чтения зарисовки, которую он поместил во вступление.
Пожелтевшие листы, покрытые мелким машинописным текстом,
зашелестели под узловатыми пальцами. На мгновение он попытался
поднять книгу и поднести ближе к глазам, но тут же поплатился за
это — тяжелый том выпал из рук и упал на пол с глухим стуком.
Старик наклонился, превозмогая боль в затекшей спине, поднял его и
положил на стол.
Слабость в верхних конечностях,
ломота в нижних, да и с позвоночником не все в порядке… Расплата за
долгие годы на пути испытаний, хотя почти все, кого он знал, сошли
с дистанции гораздо раньше. В прежнем мире он был бы давно на
пенсии. Конечно, если бы правительство не подняло пенсионный
возраст…
Он еще раз перелистал все от первой
до последней страницы. «Вот так и жизнь прошла», — подумалось ему.
И мысль эта заставила его поморщиться, хотя он и смирился с ней уже
давно.
За деревянной рамой наступало утро.
Штора была отдернута, и Александр Данилов видел, как вдали
выступают из тумана силуэты полуразрушенных домов.
Он просидел всю ночь, перечитывая
труд своей жизни. Да, получилось не то, что он хотел. Он хотел
написать учебник, а получилась притча, сотканная из миниатюр.
Рассказ об идущем сквозь века Человеке-творце и разрушителе.
Труд был почти готов, осталось только
подставить имя автора на титульном листе.
«А. Данилов».
Иногда вспоминалось, что вроде бы он
Александр Сергеевич. Но его не очень часто кто-то звал по имени и
отчеству. Во-первых, их жизнь была слишком примитивной для такого
церемонного обращения. А во-вторых, несмотря на всю свою довоенную
ученость, он был человеком простым в общении и никогда не напускал
на себя важности. Сам себя он в здравом уме никогда не стал бы
называть «Сергеичем». Для него это было бы лишним напоминанием о
возрасте.
«Нет уж лучше Александр
Данилов-старший. Почти как Дюма-отец или Рони-старший. Тот тоже
писал про первобытных дикарей». [2]
Потому что теперь был еще один Саша
Данилов, можно перепутать. И эта мысль заставила его улыбнуться,
вернула толику оптимизма.
Жизнь продолжалась. Несмотря на Войну
и те отметины, которые она оставила, несмотря на исчезновение
большинства вещей и понятий, которые в детстве казались
незыблемыми. Рождались и взрослели дети, собирались урожаи,
устраивался быт.