…Однако это произошло не сразу, а, постепенно. Повторюсь, меня в ней привлекало уже только тело, как магнит, постоянно воскрешающий оное в моей памяти. Да, тело у Катарины действительно было восхитительным, ни сучка, ни задоринки, как сказал бы я, если б родился и вырос в снежной России (что, возможно, когда-либо и произойдёт). Чрезмерно умная молодая женщина, но чертовски хитрая, как я понял лишь позже, она поначалу была украшением самой кафедры Первацельса, который, любил и баловал её, словно ребёнка, почти ни в чём не отказывая. Хоть Первацельс и был выдающимся врачом и алхимиком, однако человеческие страсти были ему знакомы не понаслышке, и ни для кого не были секретом.
Баловал, то баловал, но, как я понял, до конца тоже не доверял, раз использовал на трудных больных предполагаемый нами порошок проекции втайне от своей длинноногой любовницы. И правильно делал, учитывая сотворённое ей впоследствии предательство профессора, из-за которого тот был вынужден покинуть Париж.
Естественно, что Катарина за ним не последовала, вскоре вновь став секретаршей нового выскочки-проректора. Мои же отношения с Катариной сразу же развалились после внезапного и вынужденного ухода моего кумира и учителя из университета, чему поспособствовал донос Катарины в ректорат о визитах к Первацельсу уродливого Кармога…
Но это я так, к слову. Мне тогда было не до того, чтобы выяснять отношения и ушедшего мэтра, и нового проректора с молодой лаборанткой, потому что мои собственные отношения с внешним миром всё ещё так и не смогли сложиться в более- менее связанный калейдоскоп, а пребывали всё в тех же разбросанных там и сям осколках этой так называемой земной жизни, которой я в виду моей молодости, совершенно не видел конца…. У меня иногда было такое чувство, будто я живу вечно. И, по большому счёту, я был недалёк от истины, если сравнить вечность с придорожной пылью. Пыль будет существовать всегда, пока существует Земля.
Всё же алхимия алхимией, а реальная обычная жизнь, проходящая у тебя пред самым твоим носом, а, тем паче, глазами, несколько иная, и ты иногда запутывается в ней до основания самого черепа, где хранится главный осколок твоего давно и прочно подзабытого рептильного мозга, управляющего твоими подсознательными инстинктами; а иногда, почему то она бьёт тебя самым неожиданным образом, и ты долго не можешь понять, почему это и за что?