– К… Кр… Кру… Та вы шо? Цэ ж…! Жить надойило?! Йий же… Уточка Божья… Ни—ни—ни! Оту женщину впервые бачу. Ныколы ны бачив. А хто цэ?… Ни—ни—ни… Вы, товарищ судья, если садить меня решили, вы садите, садите! А эту женщину никогда я в своей жизни в глаза не видел! – и бедный Колька смиренно протянул руки вперёд, как для наручников.
…
Стояла буйная и ранняя украинская весна. Повсюду цвела черешня и переливался первый яблоневый лист. Деревья распускали накрепшие за зиму почки, и пахло возрождением и суетой…
По срочному звонку Сергей Ливнянский прибыл в больницу к главврачу Гличенко. Они пожали друг другу руки, и главврач подвёл механизатора к занавешенной операционной.
– Ехал, пьяный вдрызг! Под переезд, уже шлагбаум закрыли, адреналину захотел! Поездом раскатало… в фарш. Размололо всего – живого места нет. Вот уж говорят, не повезло, что жив остался…
– А я что могу сделать? – не понял Сергей.
– Это Грошенко сын.
Вера Ивановна на протяжении всей шестичасовой операции сидела под дверями палаты. Вышел Гличенко. Судья собрала все остатки себя в кулак и спросила:
– Будет сын жить?..
– Будет, – вздохнул Гличенко.
– Правду! – сдерживая слёзы, рычала Вера Ивановна. – Правду говори! Гличенко! Умоляю, скажи! Будет сын жить?
Гличенко смерил её взглядом, поджал губы…
– Будет. Но до завтрашнего вечера… Мне искренне жаль, Вера Ивановна. Здесь ничего нельзя сделать…
Тут главная судья города, рассвирепев, вцепилась в воротник Гличенко:
– Вылечи! Вылечи, Гличенко! Лечи, сволочь! Засужу тебя! Сядешь на всю жизнь! За что ты меня?! Лечи, погань!.. – слёзы брызгали из глаз сами, она не плакала, она была готова до конца бороться за сына, грызть за него людей и камни…
– Вы вот что… Я ещё раз говорю, – понимая состояние судьи, деланно—спокойно произнёс главврач, расцепляя её руки на своём халате, – в больнице он завтра умрёт. И медицина при таких травмах бессильна. Везде тромбы. Кости и осколки в жизненно важных органах… (глаза Веры Ивановны стали сами собой закатываться, и он оборвал описание) Это я как врач говорю. А как простой человек… Берите вы, Вера Ивановна, машину с кузовом… Мы поможем сына погрузить… И везите его на остров… Кручихе. Кроме неё никто выходить не возьмётся, да и не выходит. Это единственный шанс, не осуждайте меня.
Он запахнул халат, опустил голову и быстро зашагал к своему кабинету, оставив Веру Ивановну потрясённой и убитой горем…