Если б это была не мама, а кто-то другой, я не стала бы заморачиваться. Просто сбежала бы, отказываясь открывать эту особую дверь. Но ведь она так старалась. Шаг за шагом снова и снова проходила все ступени реабилитационной программы в группе анонимных алкоголиков. Она здесь, рядом – настоящая и печальная. Ради нее я делаю вдох и говорю:
– Я тоже видела.
– Неужели она жива?
– Мама, скорее всего, это была не она. Давай не будем терять головы, не будем обольщаться, хорошо? – В животе снова урчит. – У тебя есть что-нибудь перекусить? Я до четырех была в больнице, и дома у меня шаром покати.
– Еще бы, – со свойственной ей насмешливостью в голосе отзывается она.
– Ха-ха. Если готова поджарить мне яичницу, я приду и обсужу это с тобой лично.
– В два мне нужно быть на работе, так что поторопись.
– Еще нет одиннадцати.
– Мм-хмм.
– Я без макияжа, – предупреждаю я. Мама всегда обращает на это внимание. Даже теперь.
– Да ради бога, – отвечает она, но я знаю, что ей не все равно.
* * *
До мамы от моего дома вполне можно дойти пешком. Собственно, потому я и приобрела для нее жилье в своем районе, но, чтобы она не волновалась, я еду к ней на машине. Квартиру маме я купила пару лет назад. Она немного обшарпанная, комнаты маленькие, но из окон гостиной открывается широкий обзор на Тихий океан. Шум водной стихии маму успокаивает. Мы с ней обе любим океан всей душой. Эта страсть глубоко укоренилась в нас. Голод, который ничем иным не утолить.
Взбираясь по наружной лестнице к ее квартире на втором этаже, я машинально бросаю взгляд на водную ширь, проверяю, есть ли волны. Сейчас океан спокоен. Серферов не видно, зато берег у кромки едва заметно колышущейся воды усеян ребятишками и их родителями.
Мама, углядев мой автомобиль, выходит встречать меня на террасу, украшенную горшечными растениями. На ней свежие хлопчатобумажные желтые капри и белый топ в полоску такого же солнечного цвета. Волосы – по-прежнему густые и здоровые, белокурые с проседью, как будто мелированные – собраны на голове в высокий пучок, как у молодой мамочки. Эта прическа ей идет, хотя на лице лежит печать жизненных невзгод и поклонения солнцу. Это неважно. Она стройна, длиннонога, с пышной грудью, а поразительные глаза не утратили лучистого блеска. Ей шестьдесят три, но в рассеянном свете своей простенькой террасы на верхнем этаже она выглядит не старше сорока.