Леха нисколько не обиделся на «деревню», так как, во-первых, все еще не считал это чем-то зазорным, а во-вторых, привык. А импровизация, в самом деле, была неплоха. Он заслушался. За виртуозной гитарой вступило фортепьяно, далее саксофон, барабаны, и, наигравшись, музыканты продолжили тему вместе. Пусть Эдуард прохиндей и тунеядец, но в хорошем вкусе ему отказать нельзя, и Лехе всегда приятно и интересно было пообщаться со старым приятелем.
– Неплохо, конечно, но джаз в Америке сейчас уже никто не слушает, – начал он с умным видом, подавая Эдуарду налитую до краев кружку. – Одни старперы и облезлые негритянки.
– А что слушают? – спросил тот, удивленно подняв брови.
– Панков… Знаешь таких?
– А… Да куда мне? А ты, чувак, смотрю, только что из Штатов. Что это еще за панки?
– Ну как тебе объяснить? Панки – придурки такие… Напьются, обколются и бегают по сцене, орут, плюются, ссат на публику и все такое.
– Ну и что в этом хорошего?
– Ну, не только это. Играют еще, ну и поют. Все прутся от них…
– И ты считаешь, что там все такие же дебилы, как ты, чтобы это слушать вместо джаза?
– Да пошел ты, сам дебил… – Леха высосал кружку до дна и, громко выпустив в атмосферу пивные газы, вытер губы. – Я просто слышал где-то…
– Где? По телеку, что ли? В «Международной панораме»?
– Да, отвянь! Ты любишь джаз, а весь мир панков. Я-то тут при чем? – Он улыбнулся своей фирменной улыбкой и, не дав приятелю ответить, убежал на кухню мешать картошку.
– Вот ты, Леха, вроде не дурак на вид. Штаны у тебя «Лейвис», хаер1 по моде, а такую лажу гонишь, – возмутился Эдуард, как только повар, вернувшись, показался в дверях.
– Ну вот, завелся. – Тот, смачно жуя, снова налил себе и приятелю. – Сказать ничего нельзя.
– Твой панк – это мусор, говно. Вот дай-ка… – Эдуард повелительным жестом указал на стоящий в углу дипломат.
Сам он предпочитал никогда ничего не делать. Так повелось еще с того колхоза, подавал, наливал, вытирал в их дуэте всегда младший компаньон. В последнее время, правда, Леха, считая, что давно уже вышел из категории воспитуемых, иногда пытался бунтовать, но едва Эдуард начинал функционировать самостоятельно, сразу бросал эту затею. Для него в сто раз было легче, забыв про гордость, сделать все самому, чем смотреть на уродские движения приятеля. Вот и сейчас он молча подал, что приказали. Эдуард, порывшись в портфеле, достал оттуда пластинку.