– Нет, там полно змей!
– Я перестелю постель, и все змеи уползут, – тихий шёпот и игра в карты отвлекли его, пока остальные спали. Не спал только старичок, предложивший помощь. Он и теперь зашептал:
– Довести-то его помочь, сестрёнка?
– Справлюсь, мистер Хаккет! Будьте спокойны!
– Круто! Вы его прямо, как австралийского «робин гуда» Неда Келли!
И Нэнси, взглянув на себя как бы со стороны, изумилась. Одна среди ночи она играла в юкер с душевнобольным при свете единственной лампочки, и все прочие беспомощные пациенты оставались лишь под её надзором, другой помощи не было.
– Э-э, что если ему дать мою дозу снотворного? – прошептал мистер Хаккет.
– Неплохая мысль. Нэнси всыпала и эту дозу в чай и в конце концов уложила больного в постель.
На другой день во время утреннего обхода мистер Хаккет расписывал старшей медсестре, какая эта «сестрёнка умелая».
– Ей бы медаль дать – вот что!
– Маклин всего лишь выполняла свой долг, мистер Хаккет.
– Да, но вы бы видели, как она успокаивала того здоровенного детину!.. Играла с ним в карты. Пока он не уснул, – и он указал на мирно храпящего Эткинса.
То ночное дежурство Нэнси закончилось, но не прошло и недели, как она узнала, что мистер Хаккет подготовил для неё награду на собственные средства.
Заступив на следующей неделе в ночную смену, Нэнси начала со смены повязки на ноге мистера Хаккета, а тот вручил ей маленький свёрток.
– Возьмите. Мой брат сделал этот специально для Вас, – объявил он, – Всего лишь скромная награда за Ваш мужественный поступок.
– Но, мистер Хаккет… – и Нэнси в смущении развернула бумагу для записей – внутри оказалась маленькая серебряная медаль, на которой было выбито её имя и дата «19 октября» с одной стороны, и надпись «За мужество!» на другой. Бумага же была исписана рукой мистера Баррета: «Няне Маклин с наилучшими пожеланиями от палаты №7, в память о её мужественном поступке, когда она в одиночку справилась с больным, страдающим белой горячкой!» Нэнси смутилась, но, поблагодарив мистера Хаккета, спрятала медаль в карман.
Утром, во время обхода Нэнси помогала старшей медсестре, замещая сестру Эванс.
Они совершали обход, сопровождая божественно-обворожительного хирурга, и Нэнси почувствовала, как увлажнились её ладони, а во рту пересохло от страха и волнения.
Стоило ей лишь взглянуть на доктора Стемплтона, как её пульс учащался. Доктор был уже не молод, русые волосы его уже начинали редеть, обнажая макушку, но сам он, приятно сложенный, широкоплечий, в белом халате, держался чинно и благородно, а его слово было законом, перед которым преклонялись студенты-медики и все медсёстры.