«Боюсь, это просто вопрос времени», – сказали мне тем спокойным тоном, каким разговаривают с лежачими больными. Врач избегал взгляда моих покрасневших глаз. Две недели спустя ее унес рак.
Одинокий и сломленный, я закрыл ее мертвые глаза. Прикрыл ее исхудавшее, похожее на скелет тело. Тело, измученное болью.
Поверженный беспомощностью, я тогда был полон ненависти – к врачам; к медсестрам; к человеку, мывшему застланный бледным линолеумом пол в палате в тот день, когда ее не стало; к молодой женщине, которая, разговаривая по телефону, столкнулась со мной; к владельцам местных магазинов, знавшим, что я алкоголик, и отказывавшим мне в виски, в котором я стремился утопить свою тоску; к входной двери с ее дурацким замком; к звуку, который она издала, когда закрылась; к миру. Я ненавидел весь этот чертов мир и всех живущих в нем.
Мохсин смотрит поверх меню.
– Ну, как дела? Как новая пациентка – Алекса?
Я киваю.
– Хорошо. Я все еще перевариваю первый сеанс и те сведения, что она указала в анкетах. Есть большой прогресс.
– Вылезло что-нибудь необычное?
Я задумываюсь на мгновение.
– Она боится воздушных шариков.
– Глобофобия.
– У этого есть название?
– В наши дни название есть у большинства вещей и явлений. А чего конкретно: думать о них, видеть их или прикасаться к ним?
– Не знаю, – озадаченно говорю я. – Она так написала в анкете.
– У большинства фобий симптомы зависят от источника страха.
– Ну, источником мог бы быть ее отец.
– Ясно.
– Я тут думаю, какое лечение было бы самым эффективным, если брать в расчет то, что он бросил ее, – говорю я.
– Границы и последовательность.
– А если у нее нет ДРЛ? – спрашиваю я.
– Тогда твоя задача – не дать ей зря потерять время.
– Я предполагал, что ты это скажешь.
– В противном случае она начнет выключаться и окажется в большой опасности. Не исключено, что она уже сейчас теряет время из-за того, что не может вспомнить свои действия. Ты говорил, что у нее ограниченная память.
– Верно.
– В зависимости от того, насколько диссоциировано ее сознание, личности могут действовать до такой степени автономно, что пациент не знает, кто управляет его телом. Может быть так, что Алекса, хозяйка, тоже будет выключаться.
Я киваю, обдумывая его слова. Расщепленная личность. Как получается, что диссоциация настолько эффективна, что мешает человеку почувствовать – или даже вспомнить, – что в нем действует альтернативная личность, которую психиатры обозначают термином ВНЛ (внешне нормальная личность)? Но одна пациентка, Руби, кажется, ее звали, как-то сказала: