Восьмая личность - страница 37

Шрифт
Интервал


Я смотрю на часы на тумбочке – восемь ноль пять – и тянусь за «Доктором Живаго», которого спрятала под кровать как порножурнал. Я остановилась на том месте, где Анна Громеко узнала, что у нее воспаление легких, но как только я начинаю читать, на экране моего телефона появляются четыре буквы: э, л, л, а.

Взбешенная, я отвечаю после третьего звонка.

– Только не говори, что ты лежишь в кровати и читаешь этот депрессивный русский роман, – усмехается она.

– И то, и другое. Что тебе надо?

– Одолжение.

– Какое? – спрашиваю я.

– Я знаю, что у тебя сегодня свидание с Шоном. Ты можешь пойти сегодня со мной в «Электру»? Чтобы встретиться с Навидом, владельцем?

Пауза.

– Ну пожалуйста! – просит она. – Я подала заявление об уходе из «Джин&Ко».

– Но я-то работаю у Чена, а потом…

– Послушай, – не унимается она, – ты же можешь встретиться с Шоном после, верно? И убить двух зайцев.

Молчание, Стае совсем не нравится, как Элла использует эту метафору.

– Я тебе говорила, что это не навсегда, – говорит она, – я просто хочу заработать денег, чтобы съехать и зажить самостоятельно.

Я знаю, что следовало бы ответить «нет», но неожиданно для себя капитулирую. Мой Здравый смысл, моя удивительная подруга, вошла в мою жизнь, когда весь остальной мир демонстративно покинул меня. Она моя сестра, пусть и не по крови, и любит меня, как никто на свете.

Я оглядываю свою спальню. Взгляд останавливается на матрешке (подарок Эллы и ее представление о шутке), стоящей на моем дубовом комоде.

Вспышка.

Элла и я лежим на моей кровати. Наши горячие груди и мягкие волосы на лобках прикрыты жесткими белыми полотенцами. Я чувствую тепло между ног, после холодного душа наша загорелая кожа пахнет лимоном. Элла замечает мою гримасу, когда я щиплю свой живот, прикидывая, насколько страшно преступление.

– Не надо, – говорит она, кладя влажную руку поверх моей, – он очарователен. И вообще только мужчины считают, что животик должен быть плоским.

Я пытаюсь ощутить комфорт от ее близости, такой же, как в те времена, когда моя мать с любовью мыла и расчесывала мне волосы. Когда она, собрав волосы в хвост и проверив, не слишком ли туго сидит резинка, брала мое лицо в ладони.

«Ну вот, – говорила она, – идеально».

Элла поворачивается ко мне и улыбается. Позади нее в комнату льется дневной свет, несущий в себе надежду лучик солнца делает все вокруг красивым и справедливым.