– Да, я кое в чем с тобой согласен. Ты говоришь, что в отношениях между людьми пока все держится на соображениях узко понимаемой морали. Но если тот или иной критерий применим лишь в камерных масштабах, какой же смысл тогда вводить понятие «разумного пути»?
Одним воскресным днем, после ежемесячного сбора малой группы они шли по своим домам, что было минут двадцать по пути обоим. Максим, всегда невозмутимый как скала, был разгорячен от закоснелой глупости и непомерного корыстолюбия того, уже немало практикующего экстрасенса – сторонника «нетрадиционного» пути и своего давнишнего знакомого, с которым они коротко схлестнулись на собрании.
– Все это чушь! – воскликнул он. – Из всех разумных оснований они усвоили лишь принцип воздаяния, вывернутый ими наизнанку: за все, что делаешь, ты отвечаешь только сам, и чтоб никто в твои дела не лез. Никто не спорит, что у каждого есть право выбора. Но если человек сумел усовершенствовать себя, развиться на пути самопознания, так тот же мир им начинает видеться уже иначе. Прискорбно, что даже и из тех, кто хочет научиться, не все до этой планки дорастают. Так что же остается? Да, можно руководствоваться принципами этики. Хотя опять-таки – за вычетом того, чего тебе досталось от природы. Но разве нормы этики не нажиты в процессе благоразумного общения людей, не следствие развития?
Статиков позволил себе несколько не согласиться с этим утверждением, хотя и был его сторонником.
– Ну, ты ведь говоришь как человек, уже достигший этой планки. Сам же утверждаешь: луг разума цветет для всех, а видим лишь немногим. Вот и получается, – пришел мудрец, воткнул перед собой пруток какой-нибудь и так всю жизнь смотрел на выступающий конец того, чтобы сконцентрироваться. А как он умер, его адепты начали на тот пруток молиться, думая, что обретают благодать. Тот – знал, зачем он это делал. А эти – верят. А если у них власть, так и других на то настраивают. И как определишь: что разум, а что – этика?
При своей мощной кряжистой комплекции Максим шагал, или летел, по тротуару как самонаводящийся бильярдный шар. Пожалуй, еще более чем расточать слова, он не любил зря тратить время. Было просто невозможно приспособиться к движениям его несклепистой фигуры, которая вдруг произвольным образом меняла направление. Когда он видел, что обойти мешавшее ему препятствие или сократить здесь расстояние – удобнее, то делал это моментально. Катящимся беспечным колобком он мог казаться, если находился в более уравновешенном, медитативном состоянии. Сейчас за ним вздымался настоящий вихрь, поднятый эпюрами его энергии, и если б на дорожке были высохшие листья, они б фонтанчиком кружились вслед.