всюду валяются мешки холщовые,
друг на дружку поставлены чайники луженые,
на полу – дрова сложенные,
под потолком – травы сушеные,
в одном углу – кочерга с рогатиной,
в другом – метла с лопатиной,
в третьем кошка сидит,
очами блестит,
а в четвертом ворона черная, смоляная,
точно туча грозовая,
на шесте восседает,
важно изрекает:
– Кар, кар.
Посередь горницы – очаг нетопленый,
над ним – большой котел,
зловонным варевом полон.
Полы в доме дубовые,
стены тесовые.
Все кругом в копоти черной,
в паутине плетеной,
в пыли вековой.
И ни следа прежнего комфорта
и евроремонта.
Глянула на себя Ленка,
а на ней – лохмотья драные,
на ногах – лапти рваные,
на голове – космы лохматые,
грязные, косматые,
тряпицей худой увязанные.
Посмотрела она в горшок медный, да так и ахнула:
не Ленка это вовсе, девица-красавица,
а старуха древняя, некуда уж стариться,
носатая, горбатая,
беззубая и грубая,
в морщинах, со складками,
с патлами-прядками.
Нету блеска гламурного,
нету вида пристойного.