На первом свидании был потрясающий вид из окна на самое сердце города с высоты птичьего полета. А позже, опьяненные вином и чувством притяжения друг к другу, мы целовались, плавно перемещаясь с дивана на пол.
Все происходило стремительно, и уже при следующей встрече волна страсти перенесла нас из гостиной в спальню, где некое чувство, тогда я приняла его за любовь, накрыло с головой.
Число три ознаменовало разрыв. В тот день я впервые приоткрыла дверь в свое сердце. Мы сидели за барной стойкой в его доме, созерцая потрясающий вид на Чикаго, пили коньяк десятилетней выдержки и разговаривали. Мои ноги свисали с высокого стула, и я чувствовала себя маленькой наивной девочкой. Может быть поэтому, а может под действием алкоголя, или просто из симпатии к этому солидному, вселявшему ощущение надежности мужчине, я разоткровенничалась с ним, слишком поздно осознав, что сделала это напрасно.
Осуждению и критике подверглось все: начиная с меня самой, заканчивая родителями, которые всю жизнь, честно проработав, не смогли разбогатеть, как в свои неполные 26 лет статный молодой человек, сидящий напротив. Было тяжело, ведь семья – это святое.
– Ты не имеешь достойного примера перед глазами, – самоуверенно произнес он, отпивая из бокала.
Я не нашлась что ответить. Чувствовала себя униженной, загнанной в угол.
– Энни, тебе стоило бы составить пирамиду ценностей, вместо того, чтобы распылять внимание на все подряд.
Мне было девятнадцать, я училась на втором курсе экономического факультета, вела обычную студенческую жизнь, как все мои сверстники: лекции и семинары, подготовка к сдаче экзаменов, встречи с друзьями, шумные вечеринки, беззаботность и ощущение, что весь мир у моих ног. Я впервые слышала о «пирамиде ценностей».
Позже я узнала, что это своеобразная иерархическая модель, в которой потребности человека располагаются в возрастающем порядке – от тех, коими можно пренебречь, к самым основным и фундаментальным.
Спустя непродолжительное время я составила пресловутую пирамиду. «Любовь» заняла один из низших уровней. Уязвленное самолюбие, подкрепленное бунтарским духом юности, сделало свое дело.
С тех пор я замуровала себя в «скорлупу», защищавшую чувства от внешнего воздействия. Сменила привычную парадигму искренности и непринужденности на новую – полностью ей противоположную. Этот процесс происходил постепенно – как наложение грима – слой за слоем. После каждой неудачи – новый штрих. Со временем эта маска настолько крепко срослась с моим истинным лицом, что порой мне и самой было трудно их различить. Настоящая «я» затаилась где-то в дальнем уголке и сидела, съежившись, боясь показаться на свет.