— Почему я ее видел?
— Потому что ты — Видящий! А еще, потому что она хотела тебе
показаться. Знаешь, а мне бы хотелось на нее посмотреть.
— Я могу ее нарисовать.
— Отлично! Тогда возьми сумку под кроватью, и отправляйся ко
мне. Прикажи выдать тебе краски, скажи, что я распорядился.
Проваливай! И позови сюда Дириса!
Дориан не помнил, как дошел до башни, не помнил, как вошел
внутрь, не помнил, как оказался в келье Мориана. Он бросил старую
дорожную сумку на пол у кровати напарника и приказал подать краски
и холст.
Он рисовал. Рисовал так, как не рисовал никогда. Он не слышал,
как вошел Мориан, как старик тихо съел ужин и лег поверх одеяла. Он
не помнил, как уснул с кисточкой в одной руке и красками в
другой.
Дориан чувствовал себя разбитым. Он уснул прямо на табурете с
кисточкой и красками в руках. И когда заботливые руки и уговоры
Мориана помогли ему перейти на кровать, он провалился в темный
страшный сон.
Там не было ничего, кроме пустоты и вязкой тягучей тьмы. Она
цеплялась за Дориана, сковывала движения, мешала дышать,
обволакивала лицо, пробиралась в нос, забивала рот. Она давила на
грудь, и вязала ноги. Но сквозь ее тяжелый полог он видел, как
мелькает бронзовый блестящий свет. То тут, то там проскальзывали
отблески серебряной маски. Он замечал, как, разрывая плотную тьму,
к нему тянутся лишенные пальцев острые ручки, но повернувшись видел
все ту же липкую тьму. Он слышал звенящий колокольчиком смех,
слышал, как напевает Смерть. Он знал эту мелодию. Когда-то давно,
когда он был еще мальчишкой, мать, укладывая его спать, пела. Она
тоже пела без слов, мурлыкая себе под нос, но это всегда
успокаивало его и, прижавшись к теплому боку матери, он засыпал.
Теперь же эта песня пугала его.
Вот снова мелькнул серебряный отсвет маски, совсем близко, так,
что можно было бы дотянуться, если бы липкие щупальца страха не
связали его руки.
Тьма отпустила, лишь на мгновение, он успел вдохнуть полной
грудью, успел увидеть, как перед ним замер маленький, не больше
локтя, бронзовый человечек с серебряной маской вместо лица и,
склонив голову, смотрел на него.
— Видящий! — прозвенел голос и лишенные пальцев ладони
протянулись к нему.
Дориан вскочил. Спину его покрывал холодный пот, рубаха прилипла
к шее, мешала вдохнуть ставший вдруг густым, воздух. Сидя на
кровати, молодой инквизитор тяжело дышал, трясущимися руками
стягивая с себя промокшую насквозь рубаху.