– Гм… Ре… – он прокашлялся, приводя в норму предательски засипевший голос. – Ребят, я тут рядом живу, мне бы до хаты… Вам, наверное, деньги нужны? – он достал бумажник. – Вот, сколько есть. Я простым преподом работаю, в универе, зарплата… сами понимаете.
– Бабло – это само собой, – зашипел татуированный и извлек из-за пазухи ослепительно сверкнувший обоюдоострый клинок, очевидно – хирургический ланцет. В его голосе появились нехорошие нотки нарастающего возбуждения. – Как тебе инструментик? Сталь особой закалки, покруче бритвы будет.
Звучно сглотнув, несчастный прохрипел:
– З-зачем это? Я и так все отдам.
– Отдашь, куда денешься, Только мы с тобой поиграть хотим, – криво ухмыльнулся главарь, в его зрачках метались безумные искры ликующего предвкушения. – Ты, главное, не сдерживай себя, можешь орать до посинения, никто не услышит. Такая музыка ласкает слух.
Вот теперь стало по-настоящему худо. Такого ужаса выросший в рафинированной среде интеллигентов молодой человек не испытывал ни разу. Он попытался что-то пробормотать, но язык прилип к сухому нёбу.
«Приплыл…» – сердце прыгнуло панической экстрасистолой и рухнуло куда-то вниз, под диафрагму. – «Это ж натуральные отморозки, хуже гестаповцев».
– Молчишь? – гоготнул стриженный. – Ну, молчи. Твое соло еще впереди. Панда, ну-ка, зафиксируй его.
Нависающий сбоку плечистый верзила двухметрового роста со странной мультяшной кличкой послушно оказался сзади и крепко обхватил жертву, вывернув руки пленника за плечи.
Леха дернулся было – бесполезно. Хватка детины была просто чугунной.
Двое остальных из банды вели себя по-разному. Низенький черноглазый брюнет в ярко-канареечной куртке и мокасинах того же цвета пожирал глазами мизансцену, как некое таинство, словно пытаясь постичь нечто сакральное, боясь упустить даже мелочь. Четвертый, невзрачный рыхловатый тинейджер, судя по виду – самый младший (лет 16, не больше), наоборот, стоял в отдалении, постоянно отводя тусклый взгляд. Казалось, ему совсем не нравится происходящее, угнетает, но что-то удерживало подростка, не позволяло уйти.
Упырь с татуировкой на шее приблизился, жадно ловя взгляд несчастного. Его голос вдруг стал доверительным, почти ласковым, как у стоматолога, готового выдрать зуб у перепуганного малыша:
– Боишься? Да, вижу. Страх – это хорошо, он очищает, еще как… Погоди маленько, вот пообщаемся – станешь сияющим, как ангелочек. Это гарантирую, уж мы постараемся, – он порывисто выдохнул, как влюбленный перед соитием и приблизил лезвие из острейшей медицинской стали к левой брови страдальца.