– Что ж это я поганый? Я моюсь кажный вторник, а если б не девки здешние бесстыжие, что за мной из кустов подсматривают, и чаще мылся бы.
– А овец почто таскаешь?
– Да не таскаю я.
– Люди зазря не скажут.
– Да не нужны они мне. Я мяса в рот не беру: у него дух тяжёлый и жевать его долго. Да у меня и клыков нет, на, смотри! – И точно, зубы у змея были ровные крепкие и крупные, точь-в-точь как у коня.
Богатырь вспомнил круглое хитрое лицо местного пастуха и призадумался.
– А пшеницу зачем спортил?
– Так то ж они сами! Ленивы больно, вот и дождались дождей. Встали бы жать дня на три раньше, были б с хлебом.
У молодца оставался последний довод:
– А землянику зачем поел?
– Вкусная, – вздохнул змей и от смущения позеленел. – Люблю, страсть! Да сам спробуй, ведь не ягода – чистый мёд. А крупная какая! Здесь ещё не так, а вот глубже в лес есть сосновая рощица, так там в три раза супротив этой, ей-богу, не вру!
Богатырь вздохнул, набрал в ладонь ягод, запустил в рот и зарделся от удовольствия.
– Угу, – сказал с набитым ртом, – и што же мне ш тобой делащ? Ты ведь, как никак, змей горыныч. Мне с тобой биться-рататься полагается.
– А сколь лет тебе?
– Двадцатый пошёл.
– Молодой совсем, вот и горячий. А мне вот триста тридцать первый. Мне драться уже совсем не хочется. Так что извиняй, не выйдет у нас поединка.
– Как так не выйдет? – возмутился богатырь.
– А так. Улечу куда подальше да и всё. Давно хотел, уж больно крестьяне тут жадные.
– Как же честь? Ведь ты ж тогда трус получаешься.
– Не, – подумав, сказал змей, – я не трус. Я просто ягоду очень люблю. А драться не люблю. И тебе не советую.
Полон
Затеял как-то Змей полон городить. Наворотил камней гору, чтоб было куда полон тот сгонять, глиной щели подмазал, чтоб не простудились полоняне, вокруг ёлок погуще повтыкал да крапивы наростил, чтоб сбежать не пытались. Потом денёк- другой отдохнул и подался по окрестным деревням девок в полон собирать.
Слухи поползли по русской земле: мол завёлся лютый змей-ворог, и ничем от него, супостата, не откупишься, окромя самой красивой девки, и, как назло, никакого витязя не то, чтобы на коне, а и на печи не видать. Тут крестьяне оживились, стали девок в кучи сгонять, конкурсы красоты проводить. «Эта, – кричат, – самая-самая! Вон у ней и грудь колесом, и глаза на выкате, а сама такая белая да мягкая, идёт – точно лебедь плывёт». «Нет, – отзываются с другого края села, – наша дородней будет, да и коса у ней подлиньше». «А мы что, рыжие, – с выселок раздаётся, – наша девка и собой хороша, а уж какие пироги печёт – от одного духа сытость наступает». Те мужики, у которых семейная жизнь не заладилась, жён своих расхваливают; «Суеверие, – говорят, – это всё, что змеям только девки нужны. Баба, она завсегда и в обращении сподручнее, и в хозяйстве гожа». Замечены были случаи, когда в число девок, как бы ненароком, местные грамотеи тёщ своих приписывали.