Картина оказалась испорчена вся. Цвета, что ещё день назад, своим невероятным сочетанием создавали одну из лучших картин в творчестве Дмитрия, теперь стекали чернотой вниз по холсту, образуя на рамках слякоть и грязь из недавнего шедевра. Но Дмитрий, не успев полностью увидеть всю глубину пагубности ситуации, схватил картину, и опустив её лицевой стороной вниз, к земле, дабы капли не смогли проникнуть, побежал обратно в дом, в котором уже из всех окон светили лампы и диоды.
– Что стряслось? Ты куда выбежал на ночь глядя? – В перевязанном белом халате сказала Светлана, чей голос ещё не пробудился полностью ото сна, но глаза от удивления оказались столь огромны, что Дмитрий даже забыл на мгновение о произошедшем. Однако, быстро опомнившись, начал тараторить, иногда заикаясь и запинаясь с дрожью в голосе – дождь оказался крайне холоден, словно с неба летят сосульки из льда.
– Я забыл картину на террасе, оставив её там, когда мы пошли обратно домой. Вспомнил только сейчас, вот она, смотри. Сильно испачкалась?
Светлана испугалась до ужаса, и по ней самой пробежали мурашки, сделав её кожу перепончатой, как у земноводного. Перед ней пристала картины девушки, вместо глаз у которой оказались две большие, чёрные точки, что закрыли большую часть лица, чёткие границы которого растворились по комнате, оставив следы на высушенных чернотой растениях и сгнивших от наводнения шкафах. И нож, до селе лежащий в руке девушки, расплылся по холсту, но само острие, что сохранило свою напоминающую лезвие форму, оказалось воткнутым в зеркало – единственное не испорченное от дождя место картины – попав отцу в лоб, и красные оттенки, что использовались для изображения солнечных лучей меж загромождающих небо туч, оказались на зеркале, растекаясь по всему телу отца, оставшегося в той же ужасной гримасе, напоминающей о чудовищной сущности домашнего тирана. Картина осталась неизменна в своём посыле, но смысл её изменился, став совсем другим, иным, чуждым Дмитрию, живущему только в ярких образах.
– Картина вся промокла, Митя. Она стала ужасной, – прикрыв руку ладонью теперь не от смеха, сказала Светлана, затем отвернувшись от испугавшего её образа.
Дмитрий, перевернув картину к себе, остался разбит – его творение стало никуда не годным, как ему показалось сначала – теперь она стала лишь набросками клякс и грязи, намалёванных на белый лист. Но, приглядевшись ещё раз, Дмитрий увидел то же, что и Светлана, и увиденное им полотно испугало художника ровно настолько, сколько и поразило своей мрачностью и своеобразной, однако поражающей красотой смерти.