Минут пять мы стояли у дверей. Наконец матч закончился. Довольные его исходом болельщики повскакали со своих мест и стали шумно чокаться хрустальными фужерами, то ли с коньяком, то ли с виски.
Бай первым поставил рюмку на стол. Продолжая радоваться победе любимой команды, он развернулся к нам. Это был крепко сбитый, высокий казах. Его лицо украшал огромный шрам, в центре которого выделялся мутный, без явного зрачка, глаз. Я тут же мысленно назвал главаря Циклопом. С довольной улыбкой, Бай подошёл почти вплотную и стал нагло в деталях разглядывать нас, словно рабов на невольничьем рынке. «Глоры» расположились чуть сзади. Неожиданно лицо Циклопа приобрело серьёзный, сердитый и холодный вид:
– Вы кого сюда припёрли? Рехнулись? – он поочерёдно ткнул в нас пальцем. – Этого повесить, а эту откормить и трахать до тех пор, пока она полностью не изотрётся.
В воздухе повисла жуткая тишина. Жуткая для нас с Виолой. Наконец конвоиры за нашей спиной сделали шаг вперёд. За ворот моей куртки привычно схватилась чья-то сильная рука. Но Бай вдруг затряс в воздухе пальцем, резко присел, хлопнул себя по ляжкам и залился во весь голос хохотом:
– Шучу! Шучу! Вы бы видели свои морды! Вот как надо кино снимать. Эмоции, что надо. Таких ни один режиссёришка не добьётся.
Чуть успокоившись, Циклоп положил свою ручищу мне на шею и увлёк к столу. Здесь толкнул меня в кресло и уселся рядом:
– Жить-то хочешь? Ладно не парься. Все хотят жить. Я тоже хочу. Ну как тебе тут?
Я помолчал, уклончиво склоняя голову, то в одну сторону, то в другую.
– Чего молчишь? Язык проглотил? – требовательно повысил голос Бай, разминая свои мощные ладони,
– Проглотишь тут, – я попытался подобием шутки сгладить ситуацию, – такие яства перед носом.
– А, так ты голодный? Ешь! – он радушно махнул руками в сторону стола, приглашая меня к трапезе. – Вон, бешбармак бери. Бери, ешь. Баранина. Самое вкусное в мире блюдо – это наш казахский бешбармак. Ты ешь баранину?
Цельные куски мяса, густо засыпанные луком и самодельной лапшой, были выложены на очень большое блюдо.
– Чего застыл? Ешь давай! Сидит, понимаешь, – он развернулся к своим собутыльникам, стоявшим рядом с креслом. – Может, брезгует?
Я не стал испытывать судьбу и зря злить непредсказуемого хозяина:
– Я не брезгую – я опасаюсь. Всё-таки целую неделю не ел вообще ничего. Теперь боюсь испортить вам праздник.