– Что я за идиот, – подумал Витёк, – Да такой случай, может быть, раз в жизни выпадает, – он нырнул с пакетом в какую-то арку, хорошенько, как показалось, ему самому, замаскировал его за урной и зачем-то накрыл собственной курткой. Затем вернулся и уже не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой наполнял новый пакет, придирчиво изучая этикетки. Он даже устал и несколько раз протяжно зевнул. В какой-то момент, Витёк обнаружил дверь в подсобное помещение, вошёл туда с баночкой чего-то ядрёно-заграничного, и присел на продавленный диванчик. Дальше Витёк ничего не помнит. Проснулся он от того, что один полицейский тряс его за плечо, а второй стоял рядом с немецкой овчаркой и терпеливо наблюдал за этим. Самый довольный вид был у собаки. Высунув язык, она радостно смотрела на него умными, необычайно блестящими глазами. Весь её вид будто говорил:
– Смотри, я нашла твои вещи… Витёк потряс ничего не соображающей чугунной головой и увидел в углу набитый до отказа пакет и собственную куртку. Из-за плеча крупного полицейского выглядывало бледное, вытянутое лицо хозяина магазина. Витёк перевёл мутный взгляд в открытую настежь дверь крошечной бытовки. Разбитую витрину бесцеремонно и весело освещало поднимающееся зимнее солнце, сообщая всем присутствующим о наступлении ещё одного нового дня…
Главное, чтобы костюмчик сидел…
Борису – 65. Когда-то, очевидно, исполнилось. Точно никто, по-моему, не знает. Возможно, даже он сам. Есть люди, которые уже в 28 – Светланы Геннадиевны или, к примеру, Вячеславы Николаевичи. Только так. На «вы», что называется, и шёпотом. И есть те, что в Лёнчиках или, скажем, в Ирочках бегают до пенсии. А иногда и после неё. Вот и Боря, всегда Боря. В самом крайнем случае – Борис. Мне его, в своё время, именно так и представили: а это, дескать, наш Боря. Ему тогда, наверное, лет под шестьдесят было. И представил его подобным образом тридцатилетний «мальчишка». Я увидела перед собой невысокого, плотного человека, с круглым, улыбающимся лицом и выразительными карими глазами. Боря – наполовину армянин. Но старается этого не афишировать. Потому что считается, что нельзя (дальше будет почти по Довлатову, только он писал о евреях), быть одновременно и армянином и пьющим человеком. Бытует, скажем так, такое мнение. Глубоко проникшее в сознание народных масс. Вот представители армянской диаспоры, широко представленной в нашем крае, ему и намекнули, мол, не позорь нацию, в самом-то деле. Вспомни, в конце концов, что в тебе течёт благородная кровь, которую ты безжалостно отравляешь, поглощая разнообразное пойло, причём часто в количестве, далеко превышающем понятие культуры пития. То есть, наверняка, что-то в этом роде было сказано, в связи с чем, Боря не сильно усердствовал, когда речь заходила о его национальности. Он, как бы это выразиться, немного стеснялся.