Он мерзенько улыбается, скаля острые желтые зубы, так похожие на волчьи:
– Кяфир, ты знаешь вопрос, ты знаешь ответы. Я не буду повторять. Выбирай, – «чех» гостеприимно разводит руками, мол, бери, что хочешь. Но ты знаешь, что это ложь.
Справа от тебя по грязи расползается алое пятно – оно сочится из обрубка, который еще несколько минут был твоим напарником.
В ушах все еще звучит тошнотворное хлюпанье – так захлебываются собственной кровью, пока горло перерезает кривой нож. Барашек или человек? Невелика разница.
Напарник выбрал смерть. Он предпочел смерть предательству и бесчестью. Он предпочел смерть жизни.
Что выберешь ты? На что тебе хватит смелости? Сможешь повторить?
– Эй, я добр, у меня хорошее настроение, но я не намерен долго ждать. Что ты решил, кяфир?
И ты закрываешь глаза, и набираешь в грудь побольше воздуха, и кричишь надрывно, чужим тебе голосом:
– Ашхаду алля иляяха илляллах. Уа ашхаду анна Мухаммадар-расуулюллах! Свидетельствую! Нет Бога кроме Аллаха и Мохаммед пророк его! Свидетельствую!
Тебе всего двадцать один. Ты очень хочешь жить. Очень. Хочешь. Жить.
Сволочь.
И падаешь лицом в грязь, и ищешь губами стертые военные ботинки, и целуешь их, и повторяешь – вдруг не расслышали:
– Свидетельствую! Нет Бога кроме Аллаха и Мохаммед пророк его! Свидетельствую! Свидетельствую! Сви-де-тель-ству-ю!
И слышишь этот смех, дикий страшный смех, что резонирует от гор и стенок твоей собственной черепной коробки….
Я проснулся и резко сел на мешке соломы, заменявшем мне кровать. Смех рыжебородого продолжал биться в голове, будто заключенный в своей темнице. Боль была нестерпимой. Она разрывала на части и так изрядно потрепанный, почти вскипятившийся мозг.
Я застонал. Сквозь зубы, пытаясь не разбудить Малику, пытаясь справиться самостоятельно. Я очень давно не слышал этот смех, я был уверен, что похоронил его, закопал в самом дальнем уголке подсознания, но нет, он выбрался, как только сопротивление ослабло.
Малика, конечно, проснулась. Ничего не понимая, не зная, чем помочь, она, словно собака, учуяла боль и подбежала ко мне. И я сдался – рухнул головой на ее большую упругую грудь.
Силы покинули меня. Я был еще очень слаб, и ужасно беспомощен. Я презирал себя за такое безвольное и потерянное состояние, но ничего не мог с ним поделать.