Телефон заиграл концерт Дворжака для виолончели с оркестром си минор, но тот сразу оборвался, уступив место уверенному баритону.
– Здравствуйте, Городское полицейское управление, отдел борьбы с похищениями, – представился баритон. – Слушаю, что у вас случилось?
Медведь снова перевел взгляд на поле боя. Матрешку запеленали в полотенца полностью, а самый габаритный из продавцов взвалил ее на плечо и понес в потрепанный пикап, где за рулем сидел уже тот самый тщедушный ловкач, пытаясь завести мотор.
– Алло! Что у вас случилось, говорите! – вежливо настаивал баритон.
Медведь решительно захлопнул раскладушку и направился к пикапу.
– Эй, послушайте! – Тащивший матрешку здоровяк мельком глянул на Медведя, словно на крикнувшую некстати чайку, и стал открывать багажник, чтобы сгрузить добычу внутрь.
– Прекратите хулиганить! Я вызову полицию! – Медведь подошел еще ближе. Он начинал злиться, и даже не вопиющее похищение матрешки средь бела дня было тому причиной. Уверенность хулиганов в безнаказанности – вот что задело Медведя сильнее всего. И еще этот неуважительный взгляд, конечно.
– Выньте сейчас же матрешку и распеленайте!
На этот раз его не удостоили даже взглядом. Торговец уже затолкал матрешку в багажник, хотя она извивалась, насколько позволял кокон из полотенец, и продолжала глухо подвывать. Багажник не закрывался полностью – добыча все же была довольно крупной. И на помощь здоровяку из-за руля вылез его тощий собрат. Не повернув головы в сторону Медведя, который продолжал громко требовать порядка, он уселся на багажник и стал на нем подпрыгивать, стараясь утрамбовать матрешку и защелкнуть замок.
Марвин Джеймс, кем бы он ни был, сообщает в своем фундаментальном труде «Медведи Заполярья и Аляски», что «при агрессии медведь ощетинивается и прижимает уши к голове, загривок его вздыбливается». Примерно так все произошло и на этот раз. Медведь почувствовал, как верхняя губа его задрожала, обнажая клыки, а это был нехороший признак. Он попытался взять в себя в руки, но стало только хуже – негодование рвалось наружу, шерсть встала дыбом, глаза налились кровью, а наманикюренные когти растопырились так, что можно было порезаться от одного их вида. И, не в силах больше себя сдерживать, Медведь издал оглушительный рев, жуткую смесь рычания и воя, которая была записана глубоко в его генах, но до сих пор ни разу не представлялась публике. Рядом оказался ни в чем не повинный мим, раскрашенный под статую, – обычно он стоял неподвижно и лишь изредка совершал резкие телодвижения в сторону туристов. Что доставляло им приятный испуг, а ему – скромный гонорар. От медвежьего рева мим скакнул в сторону прямо с места, как огромный стальной кузнечик, споткнулся, упал, кувырнулся и, набирая скорость, молча понесся куда-то вдаль. Наряду с мимом пострадали еще несколько существ разной степени разумности, некстати оказавшиеся рядом. В частности, питавшаяся из мусорного бачка галка влетела в него целиком, словно от порыва ветра, и притаилась за только что обкусанной булкой. Несколько любителей роликов, не сговариваясь и не тормозя, свернули в гущу кустов и затрещали ветвями, продираясь прочь от опасного места. Торговец попкорном застыл с полной коробкой в руках и устремил взгляд на трещины в асфальте – он слышал, что хищникам нельзя смотреть в глаза. Хотя медведям, по правде говоря, это совершенно безразлично. На похитителей матрешки выплеск дикорастущей ярости произвел столь же магическое впечатление, как и на всех прочих. Тот, что был крупнее, сделал заранее обреченную попытку спрятаться под машину, застрял под карданным валом и завизжал – тихо и неожиданно тонко для мужчины его комплекции. Щуплый злоумышленник свалился с багажника, попытался встать и бежать одновременно, потерпел неудачу и стал удирать, как был – на полусогнутых ногах, помогая руками. Певцы дарвинизма могли бы зафиксировать это явление, как неоспоримое доказательство своей правоты. Впрочем, им, вероятно, было бы не до научных изысканий. Даже матрешка затихла на несколько секунд в своем расписном коконе, но потом вновь стала глухо орать и извиваться всем телом.