Выйдя из машины, отец Артемий размашисто осенил бездыханную технику крестным знамением, и уже хотел, было, памятуя своё недавнее инженерское прошлое, засучить рукава рясы, дабы оказать практическое содействие страждущему земледельцу. Но именно в этот момент упрямая железяка, как бы, повинуясь силе священного символа, наконец-то дрогнула под очередным ударом молотка, и ещё через минуту ремонт был благополучно закончен.
Благословив вольного хлебопашца, отец Артемий засим окропил святой водой углы его дома, дабы изгнать затаившегося в них диавола. Впрочем, следовало предполагать, что сие действие в некотором роде оказалось дежурной формальностью, ибо икона Георгия Победоносца, которой был отведён в доме традиционный «красный» угол, уже давно, оперативно и качественно выполнила эту архиважную бесогонную миссию.
Далее, между о. Артемием и р.Б. Фёдором состоялась душеспасительная беседа. Начав с тезиса о важности всемерного укрепления устоев веры Православной в среде селян, собеседники постепенно, как-то незаметно, отклонились на более мирские темы. В ходе их разговора всплыл весьма занимательный факт. Оказалось, что в свою студенческую бытность о. Артемий (некогда – просто, Артём) имел удовольствие трудиться на производственной практике в Прошмыркине. А когда доподлинно точно выяснилось, что они с Федей даже немного знакомы, поскольку оба любили посещать танцы в местном клубе, разговор немедленно перешёл в лирико-ностальгическое русло. Это послужило поводом к обоюдному решению «причаститься» во здравие и за упокой общих знакомых.
В тот же час местная, общепризнанная самогонных дел мастерица бабка Акулина (за безбожные цены на первач в определённых кругах именуемая «Акулой»), прослышав о прибытии в деревню духовного лица, опрометью поскакала к усадьбе Колотушкина. Ещё на дольних подступах к дому она услышала доносящееся из окна стройное хоровое пение. Акулина тут же смекнула, что батюшка у Феди правит молебен. Перейдя на степенный шаг, со смиренным видом она направилась к дверям, жаждая удостоиться батюшкина благословения и отпущения грехов, поднакопившихся за истекший квартал.
Но, лишь шагнув в сени, Акулина сразу же поняла, что совершенно напрасно в такую жару дегустировала свою продукцию, из-за чего её, и без того туговатый слух, не уловил мотива и смысла исполняемого «хорала». Пели-то, и впрямь, стройно и задушевно, только нечто, совсем не похожее на благопристойное «Иже херувимы»: