Ночью мне приснился странный сон. Как будто я была в одной далёкой стране и наткнулась на останки редчайшего динозавра. Но как только я начала расчищать скелет, в окрестных горах послышался страшный рёв и со всех склонов прямо ко мне побежали живые разъярённые динозавры. Я окаменела от страха, а они взяли меня в кольцо и сказали, что если я не оставлю их собрата в покое, то от меня не останется даже костей.
Я очень быстро собрала свои инструменты и пообещала больше не возвращаться.
На следующий день Распутывальщик, Бумазея и Кирзовый Сапог снова были у меня. Они с порога рассказали мне про собрание Сапожищ и что всё сделалось как нельзя лучше.
Потом Кирзовый уютно устроился в углу прихожей рядом с двумя моими сапогами, а Бумазея сама взметнулась на вешалку и повисла на ней, как пёстрая лиана. Она не была похожа ни на одну из знакомых мне пород змей: плоская, как будто сплющенная, с неведомым пёстрым узором. Прозрачно-зелёные глаза смотрели на меня мирно и задумчиво, а язык высунулся так, как будто она долго лежала на солнцепёке и совсем упарилась.
– Вот теперь можно и чаю, – сказал Распутывальщик.
– Не скучно им тут будет, в прихожей? – спросила я.
– Нет, – улыбнулся он. – У них тут компания.
По такому торжественному случаю я поставила на стол две старые расписные пиалы, привезённые из Средней Азии моей бабушкой.
– Зачем вам змеи? – спросила я.
– Как сказать… Кажется, с ними я становлюсь мудрее. А они от меня успокаиваются.
– И много их у вас?
– Раньше было много. Теперь у всех своя жизнь.
Одна Бумазея осталась.
Тут я вспомнила, что у мудрецов принято спрашивать о счастье, и быстро спросила:
– А вы знаете, что такое счастье?
– Счастье это когда человек понимает, что счастлив, а наоборот – когда не понимает, – не задумываясь, ответил он.
– М… получается, что все люди счастливы, только некоторые не понимают…
– Ну, приблизительно так… – Он снова посмотрел как будто в глубину меня, как будто спросил, понимаю ли я.
– ВЫ – понимаете? – спросил он – теперь уже не глазами, а словами.
– Иногда, – произнесла я. – Но потом забываю…
– Надо помнить, – будто случайно проронил он, и вишнёво-карие глаза несколько раз сверкнули своими удивительными искрами.