Когда он вернулся, понял, что медикаменты уже не понадобятся: девица умерла. Он догадался по её застывшему взгляду открытых глаз и отсутствию дыхания. Кровь на шее и груди начала густеть, принимая тёмный маслянистый оттенок.
Антон бросил на землю пакет с уже ненужными медикаментами, словно в прострации присел на корточки около умершей девушки, взял её руку, машинально пощупал запястье, усеянное тёмно-синими точками уколов, пытаясь найти пульс, но не нашёл, как во сне приподнял её голову, пристально всматриваясь в красивое лицо, глаза, губы с запёкшейся кровяной коркой, открывающие белую полоску зубов, словно хотел запомнить и понять, до конца отказываясь верить, что девушка действительно умерла. Наконец, когда до него дошло, что это случилось на самом деле, что дурной сон, преследующий его с утра обернулся кошмаром, острая жалость пронзила его к красивой юной девушке, погибшей таким нелепым образом, несмотря на то, что он совсем её не знал, у него сдали нервы. Ему захотелось завыть, ярость и страсть к разрушению проснулись в нём. Он вскочил с колен, схватил обломок кирпича, и бросил его в первую, попавшую на глаза, витрину магазина. Стеклянная вертикаль раскололась, тяжело рухнула на асфальт и разлетелась осколками в разные стороны. Он бросился вовнутрь, – это оказался магазин верхней одежды, – и принялся крушить всё подряд: стойки с кожаным плащами, пиджаками, костюмами и джинсами, стеллажи со свитерами и рубашками, кассовые аппараты, столы и перегородки. Выпустив пар, опомнился, слегка отдышался, выбрал из вороха одежды длинный кожаный плащ, вернулся к умершей девушке, обернул её им, поднял с земли, взвалил на плечо и, как в тумане, не совсем отдавая себе отчета в действиях и, не совсем понимая куда идти, направился в сторону муниципалитета.
Когда оказался на лужайке перед площадью с памятником вождю мирового пролетариата, – за ним располагалось трёхэтажное здание муниципалитета с обвисшим флагом, – Антон опомнился, остановился, как вкопанный, задавшись вопросом, куда я иду с мёртвой девушкой на плече сильно уставший. Потом, что- то решив, он тут же, среди маленьких фигур славянского эпоса из гранита, бережно опустил её на траву, сходил за лопатой в магазин хозяйственных товаров, выкопал яму и похоронил, предварительно закутав голову махровым полотенцем с изображением Микки-Мауса, чтобы не засыпать землей красивое, не изуродованное смертью, лицо девушки с открытыми глазами; их он не осмелился прикоснуться к ним рукой, чтобы закрыть, как это делают покойникам. Сделав холмик, отряхнул песок с колен, принёс из коммерческого магазинчика плетёную корзину с цветами. Тут был целый набор благородных цветов, о каких только может мечтать женщина, чтобы их подарил ей кавалер: чайные розы, хризантемы, каллы, тюльпаны, еще какие-то красивые цветы, названия которых он даже не имел представления, что они могут – их завезти – на продажу в такой город-окг, заросший лопухами и крапивой по околице в середине шестнадцатого века. Поставил в изголовье, решив в ближайшие дни привезти на тележке мраморный крест из похоронного бюро и вкопать его.