Исповедь Тамары. Премия им. Н. С. Гумилёва - страница 22

Как и её любимый поэт, сказавший замечательные слова «Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою веру в человека», она, пройдя круги ада, сохранила любовь, светлое чувство к миру, к людям. О папе, когда он был в заключении (а мы его часто вспоминали, беспокоились, как он, где он, когда вернётся), мама сказала, опять же словами М. Волошина:

Мама и папа, после реабилитации, почему-то говорили не раз, что из двух персонажей – палача и жертвы – в наибольшей моральной опасности находится не жертва, а именно палач, поэтому всегда надо молиться не только за жертву, но и за палача. Тогда мне это казалось кощунственным. Теперь мне это видится в другом свете.

Итак, моя мама Елена Ивановна Максимова родилась 4 июня 1913 года в Петербурге. Её родословная идёт от рода Сперанского Михаила Михайловича. Из детства она запомнила свою комнату – детскую, когда её мама Юля, невиданной красоты, с роскошными волнистыми волосами до талии, с папой, который в Юле души не чаял, жили на 4-й линии Васильевского острова. Когда маме было 4 года, случилось несчастье: Юля возвращалась поездом из Павловска, красноармеец назвал её дворянским отродьем, схватил за волосы, намотал на руку и вышвырнул на ходу поезда. Так Юля, моя родная бабушка, погибла из-за своего дворянского происхождения. Папа моей мамы был в отчаянии, не хотел жить. Уехал с маленькой дочкой в Сибирь, в шахтёрский городок Анжерка. Он, как и Юля, владел несколькими языками, но эти знания вызывали подозрение новой власти. Наконец, его пригрела женщина с двумя детьми, а маленькая, но чужая для неё девочка Лена оказалась совершенно ненужной, тем более что папа, каждый раз глядя на дочку, плакал. Новой жене это не нравилось. К счастью, в Анжерке жила благополучная молодая семья, детей Господь не дал. Они полюбили девочку и выпросили у её отца согласие на удочерение. Вскоре родной папа моей мамы умер от горя. Мама Юля занималась с маленькой дочкой на фортепьяно. Приемные родители инструмент покупать не стали, но отдали способную к музыке мою маму сосланной из Петрограда выпускнице консерватории Магде Францевне Мацулевич. Мама делала успехи. Окончила химический техникум, не оставляя музыку. Преподавала в школе литературу, химию. Классическая музыка не была тогда востребована в шахтёрском городе, поэтому мама играла для себя и своей учительницы. О том, как мама и папа стали вместе, как родилась я, как мы жили в Караганде, как арестовали папу и маму, я уже написала. Мама очень любила своих детей, особенно внуков. Она просто таяла перед ними, с нетерпением ждала в гости, часто приезжала, соскучившись. Мои братья с жёнами и детьми, я с мужем и двумя детьми собирались в родительской квартире, и не было тесно, было радостно, счастливо, уютно. Зять и невестки называли маму и папу мамой и папой. Если невестка Тома – жена младшего Коленьки – ехала в магазин за покупками для своих близнецов – очаровательных девчушек Ирочки и Мариночки, то и моей дочурке что-то непременно покупала (её называли Куглейкой с того момента, когда мой папа гулял с ней, потом взял на руки, рассказывал её про звёзды на небе, она сказала «куглейка» и протянула дедуле ручки, то есть согрей-ка). Мы с невестками были как сестры. Никакого недоразумения, никакой обиды не было никогда. Мама с папой относились к невесткам, как и ко мне, дочери. Если что-то приобреталось для одной из нас, не забывалось об остальных. Когда младший их сын Коленька сказал, что хочет жениться, мамочка долго плакала. Наконец, Коля обнял маму и просил её не огорчаться, что всё будет хорошо, что у его Томы «характер как у нашей Нёмы» (то есть у меня). Мама переспросила: «Да?» и тут же успокоилась. Жена Бори Людмила (мы все её звали Милой), спортсменка, добрейшая, как и жена Коли. Когда мама болела, она приезжала в больницу, готовила папе, стирала, делала уборку в квартире и уезжала. На смену приезжала я. Соседи удивлялись, какие дружные у Максимовых дети и невестки, как одна семья.