Сколько раз он представлял себе, как смело говорит Ми-хаилу в глаза всё, что о нём думает, как уходит от него, не подчинившись, с гордо поднятой головой, как стоит Михаил, подавленный его смелостью.
Но, стоило Михаилу что-то приказать, и Сергей, стиснув зубы, матерясь и проклиная всё, выполнял его приказы. И при этом, убеждая себя, что это он делает в последний раз.
А приказывать и повелевать Михаил умел и любил. И не только в случаях производственной необходимости…
…В кабине бульдозера, рассчитанной на одного человека, было тесно: Степан сидел за ручками управления в удобном, подпружиненном кресле; слева от него, упираясь левой ногой в переднюю стенку кабины с заряженным ружьём в руках, пристроился Михаил.
Сергей сидел справа от Степана, на защитном кожухе ры-чага управления задним рыхлителем.
Бульдозер тронулся, гремя гусеницами, со свистом завы-вая на высоких оборотах.
– Степа, а мы твоим «танком» раньше времени медведя не спугнём? Может быть, нам его добыть как-нибудь по-другому, а? – робко спросил Сергей, ещё где-то в глубине души надеясь, что все задуманное ими сорвётся.
– Ты, чё, Сергей? – обернулся к нему Степан. – Мы с Мишкой позапрошлой зимой белогрудку, ну,… того, что ты в су-шине нашёл, три раза пытались ножом свалить. Первый раз тихонько надавили – сушина не подалась; мы тогда – второй раз посильней надавили – она только чуть треснула от комля. А медведю – хоть бы что! Сидит, окаянный, и не вылазит! Ну, мы тогда ещё раз на полном газу ка-а-ак даванули! Сушина – хрясь, вдоль напополам и треснула! А он, дурачок, из неё и вы-валился… и прямо под гуску… А этот в берлоге… Нет, не ду-маю… Мы «Топтыгина» тёпленького возьмём!
…Медведица тоже, до последнего, держалась… – продолжал Степан. – Мы ещё удивились, чего она не вылазит…Я ещё нож опустил и ножом по берлоге… Мы, Сергей, не знали тогда, что она с медвежатами и до последнего момента, их защищала… Могла бы убежать, так нет же… Медвежата… Вот она ради них…и под бульдозерный нож… Все же, как ни говори, а мать. Хоть и медвежачья, зверинная…, а всё же – ма-а-ать!
Степан замолчал, протерев толстой и рваной рукавицей обмерзающее лобовое стекло. Ни к кому не обращаясь, он смачно заматерился и, оправдывая себя, со злом почти выкрикнул: – Всё равно, не мы, так другие её, один хрен, убили бы! Что, на всю тайгу она одна, что ли, медведица эта? Тайга – вон она, какая, конца и краю ей не видно, в ней медведей этих – не сосчитать. Верно говорю, Михаил?