Музыканты и мстители. Собрание корейской традиционной литературы (XII-XIX вв.) - страница 37

Шрифт

Интервал

То, что дальше, – очень мелко и расплывчато видно.

То, что ближе на картине, – это пик.

Тугим узлом зелено возвышен он.

И зеленою волною в бесконечности река.

Видится закат далекий… Мысли о родной земле.

Как смотрю картину эту —

очень грустно, грустно мне.

Будто в дождь и в бурю лодка

по реке Сянцзян[66] плывет…

В стихах второй картины были такие строки:

В дремучем и глухом лесу как будто шорохи слышны.

Здесь древо старое стоит и полно тайных чувств.

А корни влажные его оделись буйно в мох.

Кривые ветви старика бьет ветер, бьет и гром.

А в самом сердце у ствола – огромное дупло.

Как может рассказать оно о странностях своих?

Как говорят, Вэй Янь[67], Юйкэ[68] —

по смерти духом стали.

Как много тех, кто может знать,

где Тайна Неба есть?

И неподвижно у окна перед картиной этой

Смотрю, сколь много глубины на кончике кистей.

На другой стене висели четыре свитка, на которых были написаны стихи, воспевающие пейзажи четырех времен года. Кто сочинил эти стихи, тоже неизвестно. Но каллиграфический почерк был очень красивый и изящный. Он подражал квадратному стилю китайского каллиграфа Чжао Мэнфу[69].

Стихи на первом свитке гласили:

За занавесью комнатной арома благовоний,

А за окном в саду цвет персика как дождь.

Вот колокол уже пробил. Звонит о пятой страже.

Проснулась я.

А у пруда, где лотосы цветут,

кричит о чем-то цапля в белом.

Весной у ласточек птенцы день ото дня растут.

Закрою плотно я покоев женских двери.

Замру в усталости. Застынет движенье

золотой иглы.

А бабочки к цветкам летят, у каждой – пара есть.

О чем-то спорят и летят по саду они в тень,

Туда, к цветам опавшим.

И с дрожью холод проберется в зелень юбки.

Следующая страница