В восемнадцать Лави немного изменилась: волосы теперь доставали ей до пояса, но по-прежнему были огненно-рыжими и слегка волнистыми, тело вытянулось, веснушек на носу стало еще больше, а в глазах появилась зелень молодой травы. Светлое легкое свободное платье прикрывало стройное тело и длинные ноги.
Лави смотрела на мамин медальон, висевший у нее на шее. Во время Обряда Равни отдала медальон Лавьеры ее дочери. Зачем изготавливать новый, когда этот лежит без дела?
Дрожащими пальцами Лави прикоснулась к маминому медальону, словно в нем были скрыты все ответы. День за днем в ее памяти вспыхивало такое родное лицо: пронзительные зеленые глаза, теплая улыбка, гладкие рыжие волосы по пояс. Лави зажмурилась, дыхание перехватило, а по щекам потекли слезы.
После Обряда Лави испытала странные чувства: в груди одновременно и холодело, и жгло. Силы как будто стало больше, и одновременно она куда-то исчезала, словно вода, вытекающая из сосуда. Стало даже на мгновение страшно, но как оказалось, это − нормальное состояние после Обряда.
Первое, что удивило ее, как только она стала посвященной нильфийкой − пересечение границы. Все было не так, как в детстве. В пять лет ей казалось, что происходит какое-то волшебство − когда она приземляется на прозрачный пол перед мерцающей стеной, а потом делает шаг вперед, летит вниз, визжит, и из ее груди вышибает воздух, пока она не взмахнет крылышками. А теперь в этом не было ничего волшебного − контролировать себя стало проще. Она сразу удержалась в заметно прохладном воздухе. Ветер неприятно хлестал ее по щекам.
В мире людей она почувствовала себя своей, словно прожила здесь все свои восемнадцать лет. Возможно, потому, что она была здесь раньше, и здания казались ей знакомыми, как и парки с кафе и ресторанами. Плюс − она хорошо обучилась и теперь многое знала о мире людей.
Последние годы Лавур часто нездоровилось, и она взяла участок поменьше, а свой, с разрешения Равни, отдала Лави.
Лави рассеивала пыльцу там, где это требовалось: в бандитских районах и в малообеспеченных семьях, где супруги поколачивали друг друга, где помещения провонялись спиртным и запахом табака.
Она пролетела мимо того самого парка, в котором увидела те же самые гигантские мыльные пузыри. Опустевшая карусель больше не крутилась. Людей в парке не было, только одинокий старичок с тростью шаркал ногами в пыльных ботинках.