Принялся моросить холодный затяжной дождь. Она легла на свое бетонное место и пролежала там до самого утра.
Мужик посмотрел на нее критическим, участливым взглядом. Капа стояла перед ним тощая, как фанерка, хвост понуро болтался, как плеть. Даже голова казалась сплющенной, усохшей. Бока впали до такой степени, что мужик увидел сквозь них свет лучей лампы, что висела на другой стороне станции. Лапы еще более вытянулись и напоминали тонкие длинные соломины. Глаза ее сузились и превратились в узкие, растянутые к ушам щелки.
Капу покачивало.
– Она сожгла желудок… Ей сегодня крышка! – оповестил он женщину.
Капа неуверенным шагом ушла на грязно-желтый газон и скрылась там в ямке за кленом. Целый день она пролежала в ямке, иногда с трудом поднималась, волочила ослабшее непослушное тело на другое место, валилась набок и вновь замирала.
Однако на ночь пришла в помещение. Легла рядом все с той же колонной и снова обратила свой взор, казалось, в себя.
Ночь длилась долго. Громко гудели моторы. В помещении мерцал тусклый желтый свет. Собака стояла неподвижно и все так же смотрела стеклянными черными точками в неизвестность. За большими окнами зала стояла беспросветная, кромешная темнота. Сильный порывистый ветер выл гласом волка. Стекла звенели и бряцали.
Через час мужик вновь смотрел на собаку. Она неподвижно стояла в неизменной позе, но теперь уже смотрела на него. Хвост ее чуть шевельнулся в порыве радости и сразу повис, замер. Мужик заглянул собаке в узкие, оплывшие глаза, но увидел в них холодную черную смерть. На него смотрела Она – властная и безжалостная! В коварных застывших глазах больше ничего не было. Пустая страшная и жестокая смерть окутала все вокруг. Мужик почувствовал угасающее дыхание жизни. Ледяное поветрие смерти. У него в глазах промелькнула гримаса ужаса. По телу прокатилась волна щемящей дрожи.
Он медленно, словно опасаясь последствий неприятных впечатлений, приоткрыл дверь в бытовку и спрятался за ней, переводя дух.
По роду своей работы он вынужден был еще не однажды проходить мимо собаки. Она сидела у колонны, вытянув передние лапы по полу, поджав под себя задние. Голова была поднята, а пустые провалы глаз бесстрастно проглатывали весь окружающий мир. Не было предела этой великой, всепоглощающей апатии. Казалось, вся планета рухнула и штопором полетела в провалы страшных, бездонных глазниц. И ночь, беспредельная ночь тормошила своей лютой чернотой трепещущую душу мужика.