А еще мне казалось, что запахами обладает всё-всё на свете. Так, растущая луна пахла вербеной и сырой землей, а убывающая – жженым сахаром и тмином. Пруд возле виноградника пах тухлыми яйцами и древесным углем, поэтому ничто не могло заставить меня подойти к нему ближе, чем на десять шагов. Стены нашего кастильона источали густой и настойчивый запах мокрого дерна, плесени и ржавого железа… От одежды матушкиных приживалок исходил аромат мяты, апельсиновых корок и старинного серебра, а временами – тяжелая вонь горячей крови, пугающая меня. Домоправитель источал аромат корицы, крепленого вина и нечистых зубов, и я всегда могла сказать, посещал ли он ночью женщину – ибо после такой ночи от него шел гадкий животный дух, сходный с запахом из конюшни, и я не понимала, отчего на его лице в это время светилось удовольствие…
Вообще в то грозовое лето я стала проявлять большее любопытство к отношениям меж мужчиной и женщиной. Возможно, это было связано с тем, что в главах Священной истории, читаемой профессой, то и дело описывались многочисленные жены Первосвященника, служившие ему во время написания Либр и проповеди Веры. Професса на примере жизни этих жен говорила мне о том, что главное достоинство женщины заключается в ее беззаветном служении своему мужу.
– Но, професса, – лезла с вопросами я. – Моя мать стала вдовой, кому же она должна служить теперь?
– Она служит мессирам Франко и Фичино, доминика, – неизменно отвечала Люция.
– Мне так не кажется, – я недоверчиво поджимала губы и тотчас вспоминала, что привычка делать из губ тонкую ниточку есть у матери, а я не хотела ни в чем быть похожей на нее.
Когда грозы отступали, Агора шла со мной на прогулку и рассказывала о славной истории моего рода. Длинная вереница предков проходила перед моими глазами: прапрадед и основатель рода – кавальери Джанбатиста Азиттизи Мстительный, прадед – Лукас Азиттизи Кровавый, дед – Жеронимо Азиттизи Хладнокровный… Я видела их портреты в парадной гостиной замка – сплошь мрачные и суровые мужчины с длинными черными волосами и пронзительным взглядом. В парадной гостиной висел также наш герб, и я иногда пыталась разобрать, что же он означает.
Так вот, мы с Агорой гуляли, я слушала ее рассказы и лениво размышляла о том, почему пшеница пахнет вовсе не свежевыпеченным хлебом, а пылью и зноем, отчего в наших апельсиновых рощах пахнет мокрой землей и навозом, а не сладкими плодами… Эти размышления представлялись мне слишком детскими, и я не делилась с ними даже с Агорой. Я вообще не желала никому доверять то, что творится в моей голове.