Стел пропустил ее презрение мимо ушей.
– Наоборот, с тех пор как я понял магию, я стал… лучше слышать ответы Сарима.
– Хорош врать! – Рани коротко затянулась. – Я не вчера родилась. У храмовников и рыцарей аж губы трясутся, как бы не запятнать себя вашей нечистой магией!
– О, так это бабушкины сказки! – Стел негромко рассмеялся. – Это пошло еще от саримов. У них ворожить мог любой, но они никогда не вмешивались в основы мироздания. А магами звались те, кто нарушал замыслы Сарима.
Она затушила самокрутку.
– И мне посчастливилось встретить самого добропорядочного мага…
Рани вновь смотрела ему в глаза, пристально, пытливо. Что пытается она разглядеть?
Стел моргнул и облизал губы.
– Ты выросла в храмовом приюте и… не веришь?
– О нет, я не верю – я верую! – Рани смиренно склонилась и уселась на округлый валун в стороне, обхватив его коленями. – Потому и сбежала в четырнадцать лет из приюта – верила, бог не бросит.
– Даже когда мы не верим, он все равно в нас. Когда мы просим невозможного, он ведет нас по острию лезвия, но в конце концов дает то, что нам действительно нужно, а не то, что мы просили.
– Что ты знаешь про острие лезвия? – Рани сплюнула под ноги и отвернулась.
– Ничего, – тихо сказал Стел. – Но я хотел бы знать. Ты могла бы мне рассказать.
– Рассказать что? – Она вскинулась и посмотрела ему в глаза.
– Что случилось с родителями? Почему сбежала из приюта? Как оказалась на мосту? – Стел помолчал и добавил: – Что произошло сегодня?
Она больше не смотрела на него, а с подчеркнутым любопытством изучала обкусанные ногти.
– Тебе вправду все это нужно?
Стел коротко кивнул.
– Зачем? – Он растерялся, и Рани не дала ему ответить. – Ты играешь со мной. Спроси Сарима, куда ты идешь и зачем тебе в попутчиках самоубийца.
– Я не играю, – твердо произнес Стел. – Я с тобой честен. Я хочу, чтобы ты решала сама.
Развернулся и пошел к часовне.
– Если он все равно в нас, то зачем нужны храмы? – раздалось за спиной.
Камни, обкатанные ветром и тысячами прикосновений, блестели влажными обмылками, манили. Стел невесомо коснулся стены. Вмиг пересохли губы, задрожали пальцы, по коже тянуло упругим ветром. Тепло, намоленное веками, пульсировало, врывалось в душу, очищало.
Стел сбросил грязные сапоги у южных дверей и вошел босым, опустился на колени. Седые камни нависали уступами купола. На широких полках чадили свечи цвета топленого молока. По кругу чернели резные буквы завета праведников: