Комрад вдруг разом
протрезвел.
- Что?
- На востоке, квестор, живут огромные
ящерицы, чуть меньше мула высотой. Но они просто огромные ящерицы.
Там, у башни, увитой смертоцветом, один из парней упал в яму. Там
вязкая и мягкая земля, вода по щиколотку стояла…
- И?
- Это был след, квестор. Огромный
след, такой же, как у тех ящериц, только очень огромный. Я не верю
в драконов. Не верю в драконов где угодно, хотя знаю про троллей на
севере или Хозяйку гор. Но здесь Квист и его темнота, а если так,
то где еще выжить драконам, а?
Три сестры, а на всеобщем, скорее всего Циклоп, пока не
появились. Освальд сидел на прикаченном бревне, смотрел на светлое
пятно среди общей черноты поверху. Чихь, завернувшись в плащ,
неожиданно оказавшийся огромным, спал. Бесшумно, не меняя позы,
сливаясь с темнотой и лесом. Пахло горьковатым запахом от
распустившихся и неожиданно ставших светящимися цветов, сочной и
насыщенной волной от редкой травы, листвой, сладковато-прелым
запахом от земли. А Квист жил своей ночной жизнью.
Звуков в лесу хватало. Сейчас, в ставшей прохладной темноте,
слышалось многое, скрытое днем. Где-то недалеко, добавляя запах
свежести, перекатывался по камням ручей. Растекались холодные
струйки, добавляя влаги в незаметные илистые поймы. Кто-то явно
большой, может и сам лютобой, через равные промежутки, жирно чавкал
грязью, шумно всхрапывал, совершенно никого не боясь.
Где-то поверху, у самых макушек великанов с корой
темно-орехового цвета, с шелестом и шорохом кто-то перелетал со
ствола на ствол. Угрожающе пророкотал совсем рядом булькающий рев,
но ничего не случилось. Даже мелкие птахи не подумали испугаться и
зацвикать. Когда за кустами, ощетинившимися сотнями кривых толстых
шипов, еле слышно хриплый голос отрывисто что-то сказал, Освальд
замер. Приближение людей он прошляпил самым настоящим
образом.
В новом арбалете стрел помещалось, как и в старом, семь.
Всего семь болтов, средней длины, толстых, с гранеными
наконечниками. Уходя в Квист, Освальд не стал церемониться и зашел
к кузнецу. Подпилил каждый наконечник, совершенно наплевав на раны
тех, в кого попадет болт. Не то место и не то время, чтобы думать о
гуманности, проповедуемой крылом церкви мученика, называвшимся
«мирианами». Мириан, сестра погибшего страшной смертью
основоположника, якобы всем желала добра и мира. Освальд даже в
чем-то с ней соглашался. Но в случаях, когда речь шла о его
собственной жизни.