– Ну, это у них там как штрафбат. Худшие из худших, – уточнил Розенберг.
– А Савва – самый неуспевающий в классе! – радостно добавил Андрей.
– То есть он почти как мы, – сказал Розенберг.
– Хуже. Он обладает порочной тягой не к естествознанию и не к гуманитарным наукам даже, а к искусству – считай, каннибал-любитель нетрадиционной ориентации.
– Он что, макрамешки вяжет? – презрительно сказал Арчил. Так я впервые за последние десять лет услышал слово «макраме».
– Нет. Он фанат фотографии. Так мы с ним и сблизились. Он фоткает, я снимаю.
– А вы уже целовались?
– Розенберг, иди на хер.
– А, я понял, о ком речь! Это тот, что со старым фотоаппаратом ходит как приведение перед школой и смотрит на деревья. Он же ненормальный! – сказал я.
– Да он птиц ищет, чтобы сфотографировать, – сказал Андрей, убирая камеру в рюкзак. – Он бердвотчер.
– А я что говорю? Ненормальный.
– Слушай, Князь, а Эпштейн ходит в брюках из коллекции осень-зима 1953 года, Каганович коллекционирует фотографии шахматистов, а Ковенский играет на валторне. Остальные собираются со скрипками идти на драку. Грех в таком музыкальном мире отказывать фотолюбителю в праве подраться.
– Ну-у-у… он крупный, высокий. Это хорошо. Но он какой-то заторможенный, медленный, а еще эти огромные мясистые губы, как будто обведенные тенями глаза…
– Друзья, давайте уточним. Мы Савву на драку собираемся брать или на петтинг у костра в лесу?
– А его волосы? – не унимался я.
– С волосами-то что?
– Ты не забывай, что уебищные жирные волосы – это родовая черта физмата! Не может же человек, учась даже в десятом «Д», взять да начать анархию регулярного мытья и расчесывания волос!
– Да у него они торчат во все стороны на метр в диаметре!
– А Берта Марковна из-за этого его зовет «солнышко». Так и говорит: «Солнышко, ты что – совсем тупой?»
– Тупой – значит, нам определенно подходит.
– Мамиконян, не убивайся, если драку переживем, поведем его к парикмахеру, договорились?
4. Чечетка и баскетбол
Костяк нашего боевого братства собрался за школой, чтобы Арчил покурил – вернее, скурил полпачки – и успокоился.
– Итак, что мы имеем, – подытожил Розенберг. – Нас шестеро, не считая Андрея, который как пидор, в худшем смысле этого слова, будет снимать все на камеру, а не драться, оправдывая это тщедушием и убогостью.