– Кто-нибудь еще едет?
– Нет. Приказано вас одних.
Калюжный повернулся к командиру:
– Проходите, Григорий Михайлович, отравляемся…
Устроились в купе рядом с местом проводника. Круглов забросил мешок на верхнюю полку и прошел к окну. Едва опустил стекло, вагон дернулся; послышались скрежет колес, шипение вырвавшегося на свободу пара, длинный, заглушивший округу гудок, и тяжело, нехотя состав сдвинулся с места.
– Окно лучше закрыть – продует, – послышалось за спиной Круглова. Он обернулся: Калюжный деловито снимал шинель.
– В первый раз еду в пустом вагоне, матросы-папиросы, – усмехнулся комэска. – Как буржуй!
Он опустил стекло, за которым уже мелькали огни станции, и спросил:
– Сколько ехать? Помню – часа четыре?
– Четыре и будет. – Павел свернул шинель и подложил как подушку к стенке под окном. – Самое время поспать.
– Может, покурим?
– Нет, лучше спать.
Круглов сел напротив.
– Ты, что же, некурящий, матросы-папиросы? Что-то я ни разу не видал тебя с махоркой.
Калюжный стал укладываться:
– Некурящий. Ни разу и не пробовал.
– Эка какой чистенький, правильный весь… – съязвил Круглов, доставая кисет. – Неужто революционеры такими бывают?
– Бывают.
– И что же, «вождь мирового пролетариата» тож не курящий?
– Говорят, не курит…
– Быть того не может! – Круглов недоверчиво поглядел на растянувшегося заместителя и облизнул цигарку.
– Может, – ответил парень, закрывая глаза. – А курить лучше в тамбуре.
– Это чтобы тебя не обкурить?
Павел промолчал. Комэска достал спички.
– Ладно, уйду в тамбур. Ты только скажи мне, найдем мы этого чертового Дункеля, матросы-папиросы?
Глаза Калюжного вдруг открылись:
– Должны!
Цигарка замерла на губах Круглова. Он медленно вынул ее изо рта и тихо сказал:
– Вот это правильно, парень… Это я так спросил, для разговора…
Он встал и осторожно вышел в тамбур.
Когда вернулся, Калюжный уже спал. Круглов помаялся, раздумывая над задевшей за живое уверенностью зама, и под стук колес, сидя, задремал. Потом очнулся и, сняв шинель, улегся.
На станции К. их провели к платформе, с которой начиналась линия узкоколейки. Как и утром, у крохотной пыхтящей «кукушки» их поджидало двое – усатый машинист, одетый в короткую промасленную куртку, и молоденький красноармеец. Только на этот раз вместо теплого вагона к паровозику была прицеплена небольшая, соразмерная ему самому открытая платформа, похожая больше на огромное корыто. Они подошли ближе.