На юге, однако, верили не в Коран, а в духи предков, как, положим, люди из племени Ним. Народ Нуэр разговаривал с ветром, небом, птицами. У народа Шиллук божеством считался их король. Действовала на юге и католическая церковь.
Но правительство требовало всюду внедрять мусульманство. Мухаммед, находившийся в это время в Хартуме, был разъярен, когда узнал, что в его вузе забастовка, хотел немедленно наказать студентов и решил срочно лететь к месту событий. Летчик отказывался, говорил, что в песчаную бурю не летают, хабуб есть хабуб. Но Мухаммед настоял.
– Неужели погиб в авиационной катастрофе?
– К сожалению, летчик тоже.
Выходит, что ретивость Мухаммеда, уж больно не хотелось ему терять дворец, доверие и любовь вышестоящих, впервые обернулась для него злом. То, что прежде приносило большую удачу, в другой жизни карьериста и погубило. Впрочем, кто его знает? Может, лишь таким и дает жизнь трассу, лишь таким разрешает взлет? Ну, бывают случайности, и что же?
– Мы так много говорим о других, – поворачивается Хади к Анне. – Может, поговорим о себе? Скажи, что случилось тогда?
Этого-то Анне не хочется. Боль и через сто лет боль. Не залюбила жизнь, на том и точка. Пусть теперь не каждый день ее нравится, зато каждый миг стерпится. Когда-то ей хотелось поговорить с деревом, под которым Хади, возможно, прятался от жары, с пика Коммунизма увидеть, что происходит в Африке нынче? Но когда перебирала предыдущие события, то отворачивалась от прежней жизни навсегда.
Ждать двоих и никого не дождаться, каково? Каково это – споткнуться, упасть и порвать душу так, чтобы потом тайком штопать, цеплять ее кое-как нитками целую жизнь?
«Как мало им было нужно!» – часто с обидой думала она, вспоминая обоих. Тепла и любви к ним сохранилось еще так много, будто в вулканическом подземелье, что хоть лавой извергай их за ненадобностью. Но поговорить, а тем более рассказать о своей беде в том райцентре, где так переживают за огурцы и погоду, было абсолютно не с кем.
Университетский мир с его обширнейшей географией и проблемами в масштабах целой планеты тут был чужд и казался бы несуразным.
– Почему ты мне написала, что малыш умер, а другим сказала, что он живой?
Съежилась ли Анна в этот момент, испугалась? Нет, беды в жизни ее уже было столько, что теперь не до страха. У катастрофы, в конце концов, два автора. У той беды были два родителя. И пусть не только она знает все до конца.