– Но какое отношение это имеет ко мне? – удивился я. – Ведь меня точно никак нельзя назвать несчастным.
– Отсутствие полного счастья – это уже в некотором роде несчастье, – ответил отец. – А полностью счастливых людей в принципе не бывает и быть не может, ибо у каждого человека всегда что-то не так. Но даже если предположить, что такой человек найдется, ну хотя бы один на всю землю, то он будет озабочен тем, как сохранить свое счастье. Ведь любой невежда понимает, что никакое счастье не может длиться вечно. Рано или поздно случается что-то, что разрушает его. Это может быть война, ураган, наводнение, внезапно наступившая бедность. Но даже если этого и не происходит, то болезней, утраты близких и старости не избежать никому. Как я понимаю, счастья ты пока не нашел и надеешься обрести его в путешествиях. Это не кажется мне правильным, ибо путешественники ничуть не более счастливые люди, чем домоседы. Они завидуют домоседам не меньше, чем те завидуют путешественникам. И это наводит на мысль, что счастье не где-то снаружи, иначе путешественники уже давно нашли бы эту чудесную землю. Скорее, я бы предположил, что оно где-то внутри тебя, ведь есть же предания о людях, обретших непоколебимое, устойчивое счастье, прожив длительное время на одном месте: в горах, в лесах, да мало ли еще где.
Хотя я тебя прекрасно понимаю, похоже, это у нас семейное. Примерно в твоем возрасте (а, может, я был чуть моложе, точно не помню) меня тоже потянуло в дорогу. Вначале это показалось мне очень правильным поступком, потому что мой ум сразу же успокоился. У меня сразу же стало меньше мыслей и постоянное «кипение и бульканье» в голове явно поутихло. Целый день я был в движении, смотрел по сторонам, встречался и говорил с разными людьми. В общем, я был переполнен впечатлениями и так уставал, что к вечеру валился с ног, засыпал где придется и без всяких сновидений. И все было чудесно до тех пор, пока я не привык и не приспособился (а это произошло достаточно быстро) к новому образу жизни. И однажды утром я вдруг понял простейшую вещь: ничто никуда не девалось, просто в те дни ум был постоянно направлен вовне и ему было, как бы сказать, не до него самого. А потом он привык, внешние впечатления уже не так отвлекали его, не так «вытягивали наружу» и он «вспомнил» про себя, точнее, про свои собственные мысли, которых, как оказалось, отнюдь не стало меньше. И когда ум обратился внутрь, там оказалось то же самое «кипение и бульканье». Может, даже его стало больше, ибо количество «непереваренных» впечатлений в те дни было просто огромным.