Наверное, такова его судьба. Пусть он и ненавидел это слово, считая, что каждый сам управляет своей жизнью.
Может, такова его карма? В подобное он попросту не верил, не находя слову смысла.
Сидя за решеткой он убедился в своей неправоте. Мы управляем не всеми аспектами жизни.
Осталось гадать, какой вердикт вынесет Эндра Хэмптон. Гнусные мысли вели к двум предложениям, которые разрушат его надежду на справедливость навсегда: «Я советую подписать Вам чистосердечное. Иного пути нет».
Не имея юридического образования, он знал одно важное правило: обязательно должно быть доверие между адвокатом и клиентом.
Если его не возникнет? Если Эндра ему не поверит и будет считать виновным?
И даже если его дело просмотрят десятки адвокатов, сможет ли хоть один поверить в невиновность Роберта, при существовании той треклятой записи с камер?
Вспоминая «неоспоримое доказательство», парень сам начинал сомневаться. От одной мысли, что ему придётся доказывать свою правоту адвокату, затылок сводило болью.
Как говорить о том, в чем сам не уверен?
Глупо. До ужаса глупо не верить в свою невиновность. Глупо и безответственно.
Он чувствовал себя взаперти, без сил и пространства. Без возможности уйти, заснуть, думать о чем-либо другом.
Клетка ощущалась не на теле, а на душе. Прутья из ледяного железа непереносимо сдавливали, не давая кричать и плакать.
И хуже терзающих мыслей лишь воображение, которое не прекращало воспроизводить, подобно назойливой пластинке, минуты на рельсах.
– Я не убивал её. Я не способен.
Как жаль, что порой люди способны на многое.
Никто не может сплошь управлять своей жизнью, но некоторые считают, у них есть возможность устраивать самосуд над другими. Человечество может стремиться к идеальности, но жестокость, маразм не остановить.
Вся его жизнь перевернулась в один миг, кризис на работе был забыт, а «семнадцать» стало обычной цифрой.
На собственную просьбу «мыслить трезво», он был готов засмеяться, умоляя лишь о возможности напиться вдрызг.
Он и впрямь истерически засмеялся, заметив, как тихо вокруг.
Лишь его хохот ударял по стенам глухим эхом, что напомнило о закрытом пространстве.
Его брови повалились на глаза, уголки губ опустились. Вновь наступила какая-то напряженная тишина.
Будто от стен отшатнется эхо, но только уже не его. Парень начал оглядываться, собственная паранойя настораживала.