Невозможен лишь Шерлок Холмс со своей дедукцией.
Потому и приходится работать нам грешным.
Копаться в такой грязи, в какой и десять Холмсов растворились бы без остатка.
Я осторожно приоткрыл едва держащуюся на одной ржавой петле калитку и, радуясь отсутствию «злой собаки», вошёл во двор. Поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
Тишина.
Постучал громче.
Никакого эффекта.
Постучал значительно громче.
Тот же самый результат.
Я почесал затылок, раздумывая, что мне лучше сделать: грохнуть кулаком «от всей души» или уйти восвояси, когда неожиданно заметил кнопку электрического звонка. Извинить меня может то, что прикреплена кнопка была необычно низко и, вдобавок, совершенно не там, где бы ей полагалось находиться.
Я с усердием надавил на чёрную пуговицу, подержав её, для верности, в нажатом состоянии несколько секунд.
В сенях что-то загрохотало.
– Сейчас, открою, – раздался немолодой женский голос.
Заскрипел отодвигаемый засов, и передо мной предстала маленькая – очень маленькая, – но крепенькая и шустрая старушонка в типичной старушечьей одежде: непонятного цвета кофте и чёрной юбке до пят.
Ей пришлось весьма высоко задрать покрытую чёрным платком голову, чтобы рассмотреть нежданного гостя. Впрочем, больше таких подвигов старушка не совершала и во время нашего последующего разговора довольствовалась лицезрением нижней пуговицы на моей рубашке.
– Здравствуйте, – бодро сказал я.
– Здравствуй, коли не шутишь, – ответила старуха.
Я не уловил восторга в её голосе, но отступать было некуда.
– Вы, случаем, не Марья Ефремовна Шорникова?
– Вроде так кличут.
– Мне порекомендовали вас в отделе кадров завода электроаппаратуры. Они сказали, что вы принимаете квартирантов.
– Держала.
– Меня не возьмёте на квартиру?
– А ты кто будешь?
– В каком смысле?
– Где работаешь?
– Я – молодой специалист. Приехал сюда по распределению. Устроился на завод электроаппаратуры экономистом.
– Экономистом, – повторила старушка. – Это хорошо.
– Так вы возьмёте меня на квартиру?
– Взять-то можно. Комната как раз освободилась. Только больно уж ты мужик здоровый. Много, небось, надо.
– Чего надо? – не понял я старухи.
– Её, родимой. Беленькой. Чего ещё? Не портвейн же ты потребляешь.
– Я, бабушка, не пью.
– Как не пьёшь?
В старушечьем голосе прозвучал явный испуг.
– Грамм пятьдесят могу выпить. Не больше.