– Это почему? Больной что ли?
– Спортсмен я, бабушка.
– А, – облегчённо вздохнула старушка, – это хорошо. Да ты чего стоишь? – засуетилась она. – Пойдём, покажу тебе комнату. Может она тебе и не глянется.
Но комната мне «глянулась». Просторная, светлая, чистая. Есть всё, что нужно: металлическая кровать, двустворчатый шкаф из морёной фанеры, небольшой сосновый стол, два венских стула. Над кроватью – непременный коврик с лебедями, на полу – домотканый половичок.
– Верка здесь жила. Весной ремонт сделала. Обоями обклеила. Хорошие обои?
– Хорошие, бабушка.
– И девка она хорошая. Ласковая. Всё, бывало, помочь норовит: огород прополет, полы помоет, бельё на речке прополоскает. И деньги всегда вперёд отдавала… Прогнала я её.
– За что? – удивился я.
– Больно она непутёвая. Не дом, а проходной двор. Как вечер, так мужики шмыгают. Взад-вперёд. И всё разные. Есть ничего, тихие, а другие – оторви да брось. Смолят папиросы прямо в доме. Того и гляди, хату спалят. Останешься без угла на старости лет. Говорила ей, говорила. Всё без толку. Оно и понятно. Дело молодое. Вот и выгнала. Второй месяц пошёл.
– Я не курю, бабушка.
– И молодец. Мой старик из-за курева помер. Рак лёгких получил. А так, глядишь, и пожил бы ещё. Пожевал бы хлебушка… Понравилась комната?
– Хорошая комната.
– И я говорю. Удобств, конечно, нет. Нужник в огороде. За водой будешь к Тимофеевне ходить, она за два дома отсюда живёт. Зато газ, слава тебе господи, провели. Хоть перед смертью довелось пожить по-человечески. Ни угля, ни дров не надо. Включила горелку, и душа не болит.
– Верно, – согласился я. – Сколько всё это будет стоить?
– Верка тридцать рублей платила. И с тебя больше не возьму. —
(Куда больше, и так дерёшь как в московской гостинице.) – Бельё моё, конечно, – поспешно добавила хозяйка. – Раз в две недели буду менять.
– Хорошо, бабушка. Возьмите деньги.
Я достал бумажник и отсчитал тридцать рублей. Интересно, придётся мне платить ещё? Как бы не хотелось, хоть деньги и казённые…
– Тебя как звать-то?
– Владимир.
– Володя, значит. А лет сколько?
– Двадцать пять, бабушка.
– Молодой, – вздохнула старушка. – А мне в мае семьдесят пять исполнилось.
– Ровесница века. А выглядите вы хорошо. Семьдесят пять никак не дашь.
– Маленькая собачка до старости щенок. Да, – спохватилась она, – паспорт отдай. Я его в милицию снесу. А то у нас строго насчёт этого.